Кати Этчингем - Моя жизнь, 60–е и Джими Хендрикс глазами цыганки

Всю ответственность за Джими и его дело взвалил на себя Час, а не Джеффери, хотя тот всем говорил обратное. Эти двое преуспели в своём творчестве, потому что им нечего было делить. А Майк Джеффери стал образчиком вечно отсутствующего менеджера, но когда он бывал в городе, мы все собирались у него на квартире на Джермин–Стрит и напивались до весёлых чёртиков в глазах.

Некоторые биографы Джими рисуют Майка монстром, порушившим жизнь Джими, но это не так, по крайней мере, это было не так, в то время, которое я сейчас описываю. Он забирал все деньги и переправлял их на неизвестный берег, но это не волновало Джими поскольку, по первому требованию ему выдавалась ровно столько, сколько нужно было в данный момент ему. Джими волновала только его музыка и возможность свободно играть именно то, что он хотел. В начале, в те моменты, когда Джеффери был рядом, у них с Джими были отличные взаимоотношения. Думаю, он старался отдалиться от Джими, считая, что слишком дружественные отношения станут преградой его творчеству. Его вечное отсутствие способствовало всё большему сближению Часа с Джими. Позже, когда наркотики взяли верх, у Джими развилась паранойя, и он стал смотреть на Майка глазами Часа. Майк же просто стремился дисциплинировать поступки Джими, как это до него делал Час. И у Джими мало по малу выросла ненависть к нему, так как посчитал, что он стал вмешиваться в его творчество — Джими не терпел ни чьё давление.

Определённо, через Майка перетекали огромные суммы и оседали неизвестно где, потому что, когда я пожаловалась его ассистенту, Трикси Салливан, что не хватает денег оплатить квартиру, она приехала к нам домой с портфелем набитым американскими долларами. Она распаковала несколько пачек, протянула мне деньги, щёлкнула замками и исчезла.

Когда наступил март, Джими вынужден был вернуться в Америку. Он попросил меня поехать вместе с ним, я согласилась, в надежде на то, что развеюсь и отвлекусь от всего того, что навалилось на меня за прошедшие месяцы. Но я даже и представить не могла, с какими трудностями мне придётся встретиться.

Я отправилась в Америку не только потому, что Джими этого хотел, но и потому, что там была Энджи со своим новым парнем, но лучше бы я прислушалась бы к своим инстинктам и осталась дома. Он мне говорил, что каждый раз как ему приходится выезжать из нью–йоркского отеля, это сродни американским горкам. Сколько раз он мне это говорил! Но я не знала, что может быть ещё хуже этого: когда сами американские горки появляются в твоем доме.

Я прилетела вслед за ним с разрывом в несколько дней. Мы забронировали номер с садом в отеле Пирр, прелестное местечко на углу Восточной 61–й улицы и Центрального парка. В аэропорту меня ждал огромный лимузин с затенёнными стёклами. Его наняли в компании Head Limousines. Въехав на Манхэттен, шофёр всосался в поток и, бросив смотреть на дорогу, чуть не свернул себе шею, рассматривая меня. В Большом Яблоке рок–н–ролльная мечта уже стала обыденной реальностью. И если ты врубаешься, можно забыть совершенно об окружающем тебя мире.

Джими ещё не было, и у меня было предостаточно времени, чтобы рассмотреть удивительно безвкусные дорогие интерьеры, особенно поразил меня огромный цветной телевизор, такого монстра я видела впервые. Обои были с выпуклым рисунком, изображающим виноградную лозу, такие обои с растительным орнаментом в будущем, в 70–х, можно будет встретить в любом дешёвом отеле по всему миру. Окно гостиной не открывалось, но за окном был крошечный японский садик с прудиком и парой камней, между которыми беззвучно слюнявил фонтанчик, подсвеченный зелёной лампочкой. Я подняла голову, вглядываясь вверх в надежде увидеть небо, но его там не было: всё как на выставке, или в океанариуме.

Я только–только задремала, как вернулся Джими, сопровождаемый огромной толпой, сильно напоминающей бродячий цирк. С этой секунды вокруг нас постоянно кружилось не меньше двадцати человек. Если мы оставались в комнате, они оставались с нами, если мы отправлялись поесть, они отправлялись тоже поесть и, конечно же, за счёт Джими.

Я никогда в жизни не встречала настолько отвратительных и громких. Большинство женщин были явно шлюхами, а мужчины, либо сутенёрами, либо наркоторговцами, вокруг одни подведённые глаза и ложки на шейных цепочках, как бейджики в офисе. Я не могла представить, как, каким образом он умудрялся передохнуть среди всего этого, как быть королём над дурацкими колпаками.

— Это всё мои друзья, — неизменно слышала я в ответ.

Совершенно очевидно, я им не понравилась. «Туго–задая белая английская сучка Джими» — вот как я им «понравилась». Многие из них вообще были настроены анти–британски, заявляя, что Джими — американец, и ему место здесь, а меня они рассматривали, думаю, как врага, который старается, соблазнив его, украсть их собственность.

Одним из выступлений, которое должна дать группа, был концерт в Центральном парке. Когда пришло время, нас проводили к двум лимузинам, которым предстояло пробиться через толпу. В первом — мы, Мич, Ноэл, Джими и я, за нами следовал лимузин с охраной.

— Толпа опрокинула барьеры, — предупредил нас один из охранников. — Будет трудно добраться до места без риска быть атакованными.

Они предложили, пересадить Джими к себе и прорываться первыми. Мы остановились, открылись дверцы и на нас обрушились шум и давка. Джими с охранниками утонули в людском море, а мы трое, пригнув головы, бросились прочь. Мич и Ноэл крепко держали меня за руки, искренне опасаясь за наши жизни, сдавливаемые всё более и более набегающими волнами людей. Когда мы добежали до ворот, охраняемых полицейскими, один из них ударил меня в живот своей дубинкой. Я согнулась, и они оторвали меня от Ноэла и Мича, которых впихнули к себе, оставив меня между толпой и воротами, защёлкнутыми их перед самым моим лицом. Сражаясь, чтобы остаться на ногах (меня бы раздавили, споткнись я), я пробила себе дорогу из парка, схватила такси и вернулась в отель.

Здесь в безопасности, наедине с Джими среди этого интерьера, который не приснится и в кошмарном сне, я смогла перевести дыхание и подумать над своим положением. Пришло время что–то серьёзно менять. Сил больше не было вести такой образ жизни. Отель Пирр был так далёк от тех отелей–клоповников и клубов рабочих районов на севере Англии, где мы с Джими начинали, но здесь я не испытала уюта. Да, служащие гостиницы могли исполнить любую мою прихоть, но ничто меня не радовало, моя жизнь перестала принадлежать мне. То же самое, что за кулисами Ньюкасла или Манчестера, только кормят получше.

На следующий день человек, назвавшийся Крантцем, ворвался в комнату, держа в руках спортивную сумку. Он был очень похож на теле–героя, детектива Коломбо. Он даже также прихрамывал, как он потом с гордостью объяснил: в него стреляли. Он был также отвратителен и непривлекателен, как и все остальные. Он бросил сумку на пол и плюхнулся в кресло среди всех этих группиз и дельцов, которые с радостью его приветствовали и предложили присесть. Сумка открылась, и я увидела ручной пулемёт, лежащий на куче каких–то пакетиков с белым порошком, мой мозг отказывался всё это понять. Только скорее бежать из этой комнаты и от этих людей.