Куртис Найт - Джими Хендрикс

Нас всё время кто–нибудь останавливал, люди хотели пожать ему руку. Многие помнили его по тем временам, когда мы играли вместе в нью–йоркских клубах, это же было совсем недавно, всего год назад. Другие знали о нём только из газет и музыкальных журналов. Но ещё были те, кто останавливал нас, чтобы выразить восхищение его невероятным одеждам, в которые он был одет.

Он был несказанно счастлив, встретить такой дружелюбный приём на улицах — всё это понемногу успокаивало его, утихала тревога перед фестивалем в Монтерее. После того, как он дал автограф, напев на диктофон двум молоденьким лисичкам, он наклонился ко мне и прошептал: «Как всё изменилось! Лисички стаями кружатся возле меня, слетаются как пчёлки на мёд!» Я сказал, что другого и нельзя было ожидать, что им восхищались ещё тогда, когда мы вместе играли в нью–йоркских клубах, а теперь, теперь будут выстраиваться очереди, чтобы получить автограф.

— Да, думаю, ты совершенно прав, — засмеялся Джими.

Наконец, мы добрались до пластиночного магазина, где Джими, похоже, хотел скупить все пластинки. Пробыли мы там вечность. Слушали новые альбомы, говорили о музыке. Настроение было отличным, как мне казалось. Было всё так, как если бы Джими никогда никуда не уезжал, если не считать, конечно, его экстравагантного вида, привычки вновь приобретённой.

По всему было видно, что Джими был рад нашей встрече даже больше, чем я. Ещё не настал вечер, а он уже мне сказал, что мечтает снова записываться вместе. Что ещё до своего отъезда в Англию у нас был свежий материал, готовый к записи, и он хотел бы продолжить начатое с того места, где тогда мы прервались.

Это всё, конечно, полностью противоречило всему, что он говорил журналистам о выпуске записей наших совместных выступлений. Он заявил, что это очень древние записи и что ему надо с ними немного поработать, так как, он не сомневается, что они побывали на полу монтажной и склеены домовым, который подобрал обрезки с пола. Он, конечно, знал, что этим домовым был я. Записи сделанных нами прежде номеров нарезаны в те несколько коротких месяцев до отбытия его в Англию, остальные во время его первых американских гастролей и уж, конечно, это был гениальный Хендрикс 1967 года. Эти записи сделаны после Hey Joe, после Purple Haze, после Are you Experienced?, сделаны, если так можно сказать, на вершине исследовательско–творческой мощи Джими.

Здесь следует добавить, что я не мог винить Джими за то, что он говорил про эти записи. Его усмиряли жестоким менеджментом, его запихнули в узкие рамки имиджа и заранее спланировали все его записи. Я понимал, какое давление он испытывал и что, и зачем ему приходилось говорить журналистам. Также я понимал враждебность, с которой отнеслась та машина по печатанью денег, в которую его втянули, к изданию наших совместных записей, и моя симпатия не распространялась на этих людей, а ограничивалась только Джими. Но вот, что я никогда не смог понять, так это высокомерие модных журналов и явную враждебность критиков музыкальных изданий, в чьих статьях давалась очень низкая оценка музыкальным способностям Джими. А с каким воодушевлением они раздували ложь о нашей балладе о Джими, будто она нарезана, чтобы сорвать деньги на смерти Джими! Разве не ясно, что кроме ударных, там играет на всех инструментах сам Джими. А с каким самодовольством они кромсали нашу Get that Feeling, она–де перемикшированная старая запись. Разве никто не помнит, что мы её записали после того самого праздничного обеда с Эдом Чалпиным июньской ночью 1967 года? Этим они только показали, насколько они далеки от понимания характерного стиля таланта Джими.

Вот так я смотрю на вещи и вот так это было на самом деле:

После пластиночного магазина Colony Record и обеда с Эдом Чалпиным мы все отправились к нему на студию и устроили грандиозную сессию, среди записанных в эту ночь номеров была Get that Feeling, название которой получил альбом, вышедший в начале 1968 на массе Capitol.

Обедали мы в местечке, носящем подходящее название The Diner, открытое круглые сутки на углу 43–й улицы и 11–й авеню на Манхэттене. В The Diner было постоянно полно нью–йоркцев, ведущих ночной образ жизни — танцовщицы, музыканты, таксисты, бродяги, ночные бабочки. В их распоряжении были и уличные столики, и бар, и даже огромный банкетный зал. Но более всего их привлекало то, что они могли пообедать, например, ранним утром, а позавтракать в конце дня. В любое время, как им было удобно.

Эд Чалпин объяснил Джими, что всем нам придётся встретиться в суде, потому что Джими был всё ещё связан с ним контрактом. Джими был тих и искренне рассказал, как он понимал всю эту ситуацию.

— Люди, которые увезли меня в Англию, сказали, что они уже виделись с тобой. Они сказали мне, что встретились и уладили все дела. Потому что, знаешь, когда они первый раз подошли ко мне с предложением поехать в Англию, я им сказал, что у меня уже подписан контракт здесь, дома.

После того, как Эд Чалпин раскрыл подробнее суть проблемы, Джими сказал ОК, он всё понял, и согласен с тем, что «только суд поможет разрешить подобную ситуацию».

Затем он посмотрел на нас обоих и, улыбаясь во весь рот, произнёс:

— Мне наплевать о том, что думали они, забирая меня в Англию, я собираюсь продолжить начатое с тобой и Куртисом, Эд, потому что мы все трое — отличная команда. Ты — инженер, Эд, и Куртис здесь, и я, и я не понимаю, почему мы торчим до сих пор тут, наше место в студии.

Вот так, волею Судьбы, началась наша сессия, которая продолжалась всю ночь. И насколько я понимаю, это оказалась очень удачная ночь. Мы все были на подъёме и записали много номеров, среди них и Get that Feeling. Потом у нас было ещё два или три раза, пока Джими был в Нью–Йорке, так как мы оба понимали, что упускать такую возможность нельзя.

Приходит на память один вечер, в этот вечер была пресс–конференция, где все эти критики наконец–то получили возможность увидеть The Jimi Hendrix Experience.

Опять не обошлось без вмешательства Судьбы. Владельцем клуба, в котором произошло знакомство группы с Америкой, дебют Опытов, оказался тот же человек, владелец Ундин, где в своё время были прописаны Jimi Hendrix Curtis Knight Band (The Squires) и где Час Чандлер впервые услышал игру Джими. Брэдли, так его звали.

Когда группа вышла на сцену, ребята были встречены буйной овацией, произведённой странной смесью из длинноволосых авторов, печатающихся в музыкальных журналах, всевозможных знаменитостей из мира поп–музыки и их вычурных цыпочек, разодетых в бархат и сатин, а также разных людей, имеющих отношение к звукозаписывающим компаниям. В этот вечер в клубе люди чувствовали не только плечо соседа, но и его бедро. Если вам приходилось когда–либо бывать в раю, вы поймёте, как там было тесно.