Куртис Найт - Джими Хендрикс

Вечер был очень жаркий, а Джими своим мощным напором ещё больше разогрел воздух над готовыми взорваться головами слушателей. Как и все здесь, я впервые наблюдал Опыты в действии. И первое впечатление было чего–то невероятного. Но зная Джими, как никто его не знает, я должен сказать, что было видно, как он не был доволен многим из того, что происходило на сцене.

Джими всегда очень требователен к себе, особенно ко всему тому, что касалось выступлений и, так как он владел многими инструментами, он замечал малейшие ошибки или отклонения от заранее спланированной и тщательно отрепетированной программы. Должен сказать, что по выражению его лица было видно, что многое шло не так, как хотел он, несмотря на бурную реакцию слушателей. Особенно это было видно между номерами, он поворачивал голову к Ноэлу и Мичу и бросал гневные взгляды в их сторону. Я достаточно близко стоял к сцене, чтобы услышать время от времени его бормотанье: «Ну! Да, вступай же!» или «Где ты был в прошлом номере? Проснись, не спи!»

Как только отыграли последние бисы, они бросились в артистическую. И к тому времени как я пробился туда сквозь потную, изнемогающую от жары толпу, Джими уже стоял как генерал, бранящий своих солдат за трусость в прошедшей битве. Делал он это очень ясно, не расплываясь на общие выражения, было видно, что он совершенно недоволен только что свершившимся американским дебютом.

Мичу сказать было нечего, он только сидел с поникшей головой, пот каплями скатывался с его волос и он безуспешно пытался полотенцем вытереться насухо. Чем больше он тёр им, тем более потным он казался, частью из–за того, что он остался недоволен своей игрой, частью из–за той толпы, которая втолкнула их в артистическую волной собственного пота и запаха одержанной победы. В то время как Мич тихо сидел, пытаясь вытереть своё тощее тело, Ноэл Реддинг, полная его противоположность, парировал каждое слово Джими, пытаясь доказать свою правоту, так что мне показалось, ещё минута и начнётся настоящая потасовка. Затем, вдруг, после очередной вспышки обоюдного гнева, они, казалось, подписали договор о ненападении. Они замерли друг против друга, сверкая глазами, все кто был в комнате, напряглись и начали всматриваться в их лица.

Джими был возмущён тем, что Ноэл отклонился от той линии, которой он должен был придерживаться, как его учил Джими — что–то, что не подлежало изменению, было, как он полагал, изменено. Ноэл возразил, что он прекрасно помнит, что говорил ему Джими, но он и впредь не собирается в точности следовать его указаниям, что и как он должен играть.

Подобные взаимные пререкания, повторяющиеся непрерывно, привели к глубоким трещинам в гармоничных отношениях так необходимых группе, взбирающейся на головокружительные высоты вполне заслуженного успеха. Возможно, Ноэл Реддинг предчувствовал, что отсутствие взаимопонимания в представлении о том, как должна выглядеть та или иная песня, приведёт, в конце концов, к развалу группы. Возможно из–за этого, Ноэл приобрёл репутацию осторожного, осмотрительного и самого консервативного члена группы — единственного, кто следил за своей долей денег и никогда не тратил ни одного пенни без надобности.

Мич Мичелл, напротив, меньше расстраивался и смотрел на всё более оптимистически и всегда старался своей игрой расчистить Джими путь. Он обладал так называемым свободным стилем игры на ударной установке и, следовательно, был более независим в группе, чем Ноэл. Но, как я думаю, Мич просто придерживался идеи, что лучше быть членом успешной группы, чем быть музыкально свободным, но за бортом, и наблюдать, как кто–то другой красуется на сцене.

Как бы там ни было, вечер их дебюта подошёл к концу, и когда стали расходиться из артистической на часах было уже 2.30 утра. Именно в это время Джими решил, что как раз сейчас самое время нам пойти на студию и записать что–нибудь новое. Он сказал, что у него полно свежих идей, которые возникли у него днём и которые он хотел бы воплотить со мной вместе.

Итак, с всё ещё бьющей через край энергией, несмотря на только что сыгранный перед музыкальными писаками и бизнесменами концерт в двух отделениях, Джими прыгнул в мою машину и мы отправились на квартиру Эда Чалпина, вытаскивать его из постели. Он открыл нам студию и он, в качестве инженера звукозаписи, и мы с Джими провели остаток ночи, воплощая новые идеи.

После того, как мы записали всё, что он хотел, мы отправились в клуб Scene, одно из наших любимых мест, где мы прежде часто с ним джемовали, и встретили рассвет, сидя у входа в клуб, как это мы любили всегда делать, наблюдая за поп–звёздами, которые приезжали в наш город. Соседние с клубом улицы кишели наркоманами, карманниками и проститутками: неприглядное соседство, но этот воздух не был чем–то новым для Джими Хендрикса, ведь именно в нём я его впервые встретил в 1965 году, в нищете и безвестности. Можно с полной уверенностью сказать, Джими вернулся домой.

Встретив с нами рассвет, Джими со своими Опытами отправился за триумфом в Монтерей на поп–фестиваль, но по дороге, пересекая Штаты, дал несколько клубных концертов.

Монтерей стал первым из больших поп–фестивалей — логическое завершение, или если вы против, эквивалент ньюпортским джаз–фолк фестивалям. С 16 по 18 июня 1967 года состоялся беспрецедентный уикенд непрерывных выступлений знаменитостей рок–музыки с самого утра до полуночи, комендантского часа, оговоренного устроителями с местной полицией. Среди звёзд были: Саймон и Гарфункель, The Who, Buffalo Springfield, Lou Rawls, Рави Шанкар, Мамы и Папы, Отис Реддинг.

Мы уже ранее в этой главе обсуждали трудности, которые встали на пути Отиса Реддинга: он, также как и Джими был чёрным исполнителем и до последнего момента устроители сомневались «подходит ли» его кандидатура к теме фестиваля. В самом деле, только представьте, появляется этакий сияющий, в строгом с иголочки костюмчике — жуткое зрелище. Костюмчик скорее походил на смирительную рубашку, настолько, казалось, он сковывал его движения. Но Отис оказался первым, кто заставил все эти 50 тысяч вскочить со своих мест и, танцующей волной, рвануть к сцене. Он им нравился, его музыка–соул им нравилась. Монтерей стал пиком его успеха, но он недолго смог наслаждаться славой. Он погиб в авиакатастрофе в возрасте 26 лет.

Отис Реддинг — самый яркий представитель исполнителей соул 60–х годов, достойный продолжатель предыдущего поколения. Таких величин, как Joe Turner и Fats Domino, которые впитали в себя наследие блюза. В этом смысле Отис Реддинг был хранителем традиций исполнительского искусства. Джими Хендрикс, напротив, хотя и чувствовалось в его музыке сильное влияние блюза, не был традиционалистом, таким последовательным сторонником как Реддинг, но был гениальным новатором, гениальным разрушителем границ.