Катерина Джеймс - Одуванчик: Воспоминания свободного духа

Мы встретились с Робертом Плантом и Джоном Полом Джонсом в вестибюле гостиницы. Я помогла Джимми с совершенно немыслимой и невыполнимой задачей завязывания бабочки, ни он, ни я понятия не имели, как это делается. Это был первый раз, когда я видела мистера Пейджа в смокинге. Да, мы определённо повзрослели.

Лимузин стоял наготове, а праздник вот–вот должен начаться. Я и не предполагала насколько важным и знаменательным могло быть это событие. Помимо всех цеппелинов, в нём участвовали Нил Янг, братья Аллманы и этот непревзойдённый Эл Грин, перед всеми ними я преклоняюсь и всех их обожаю, их всех в этот вечер вводили в Зал Славы.

Открывал церемонию Эл Грин песней Take Me to the River, а после Love and Happiness я завелась, и мы все вызывали его на бис. После роскошного фуршета и многочисленных речей, Джимми с Нилом Янгом сыграли джем, и я, как на какой–нибудь ракете, перенеслась в 1968 год.

Когда Джимми встал из–за нашего столика и ушёл на сцену, какой–то молодой человек подсел ко мне и попытался завести со мной разговор, но Джимми вернулся и, обращаясь к этому «обожателю», произнёс:

— Номер девятый, твоё время истекло.

Кавалер этот, вспыхнув, тут же сбежал.

Ха! После стольких лет Джимми всё ещё ревнует меня!

Лимузин нас отвёз обратно в гостиницу, и я подумала:

«Слишком быстро всё происходит. Ну, да ладно, надо подумать об этом потом».

Войдя в номер, он обнял меня и стал целовать, как целуются только боги. Никто никогда не целовал меня так, как это делал Джимми. Вдыхая моё дыхание, он крал мою душу; я ощущала физически, видела глазами это таинственное облако между нами. Его дыхание, его вкус были сладки как у младенца и обжигали как высоковольтные провода, но в этот раз что–то сдерживало меня. Черти и ангелы взбесились в моей голове, громко споря между собой: «Ты хочешь опять начать всё с начала? А завтра утром он улетит в Лондон!»

Нет. Я не была готова к новым душевным страданиям, пусть останутся со мной мои сны. Он, почувствовав мои метания, прошептал своим мягким, тёплым голосом:

— Что ты хочешь, чтобы я сделал для тебя, моя девочка.

Было пять утра, и я не знала.

— Думаю, лучше будет, если я уйду пока не рассвело, — улыбнулась я.

Мы оделись, и он проводил меня до лимузина. Я посылала ему воздушные поцелуи, пока лимо не завернул за угол, и больше я никогда не видела этого всегда–ослепительного мистера Пейджа.

Жить в Си–Клиффе, оставаться с Патти было более чем приятно, но я начала себя чувствовать старухой–прядильшецей из сказочной башни. У неё — своя семья, три чудных малыша, муж–пожарный, и всем им она нужнее, а я начала скучать. Моя кухня, мои любимые вещи, моё уединение! Пора. Пора собираться домой, в Калифорнию.

За время работы с Патти над New York Undercover у меня скопилась приличная сумма, но, к сожалению, я не смогла бы долго продержаться. Арендная плата в Лос–Анжелесе высока, и мне просто необходимо было найти более скромное местечко — где–нибудь на Голливудской равнине.

С первого взгляда дуплексы тридцатых годов по Курсон–Авеню выглядели обаятельно и уютно, но в конце семидесятых их перестраивали. Милые старые сводчатые потолки подвального этажа были обезображены плесенью и закрыты поворотными хромированными потолочными панелями. Кухня выкрашена чёрной краской с выпуклым рисунком из точек и чёрточек, а дополняли пестроты вертикальные чёрно–белые дисковые жалюзи. Приподняв край ковролина, я к своей радости обнаружила нетронутый временем паркет. Дом просил помощи, а соседи показались мне тихими, ну а я, я — в отчаянном положении с ключами от дверей моего прибежища. Кое–где поплевав, кое–где подтерев, немного поработав шпателем и кисточкой, я превратила хлев в дворец.

Старательно соскребая с потолка отсыревшую штукатурку, я в свой же первый вечер вдруг услышала пронзительные звуки лютни и каких–то бубнов или тарелок. Этими жуткими звуками наполнилось всё моё жилище, полностью заглушив моего небесного Моцарта, а утром я проснулась от звуков шипящей сковороды, от которой нёсся приторный запах свинины, лука, кинзы и чеснока, нёсся прямиком в мою комнату, где я спала. А когда к этому добавился ор визгливых голосов, говорящих явно на фарси, я украдкой через мои жалюзи взглянула во двор понять, что за свалка там происходит. Это оказались завешенные тяжёлыми вуалями мои новые соседки, снимающие свеже–отрезанные куски мяса какого–то животного с крюков у нас на заднем дворе! Вот я и подписалась под удовольствием провести ароматический год в Маленьком Иране.

Только я истратила последние свои три сотни долларов, как нашла работу: буду делать масштабные модели для нового парка Юрского периода на киностудии Юниверсал. До того как я встретила моего мужа Джозефа я уже работала на одну компанию под названием Лэндмарк–Энтертейнмент. Я делала декорации для Кинг–Конга для тематического парка Юниверсал и рисовала проекты аттракционов Буш–Гарденс. Я позвонила своему старому шефу в Лэндмарк, и он тут же по телефону нанял меня.

Я проработала весь день, и вернувшись домой, порезав уйму золотисто–грязного ковролина, сволокла его вниз и только, когда дотащила его до мусорных баков и впихнула его в них, сказала себе:

— Как я могла докатиться до такого?

Моё новая работа стала много интереснее, когда в мой отдел пришёл один забавный человек, и занятие его было необычным — он проектировал различные шоу. Своими озорными, непослушными голубыми глазами и застывшей улыбкой на лице он был похож на молодого Роберта Рэдфорда, и я стала вставать на полчаса раньше, чтобы успеть выбрать наряд, прежде чем идти на работу.

Овидий Поуп, так его звали, оказался сорокачетырёхлетним подростком с поразительный тягой ко всяким приключениям и огромной любовью к природе.

В наше первое свидание он поразил меня своей удивительной работой. Он подарил мне один из своих волшебных этюдов, который назвал «Танцующие феи». Хоровод из парящих на тончайших, прозрачных крылышках фей. Я будто почувствовала ветерок от нескончаемого их движения. Ничего более прекрасного мне не приходилось видеть. В другой раз он отвёз меня к себе домой на холм у озера Силвер–Лейк, он хотел поделиться со мной своими любимыми старыми ореховыми рощами и цветущими полями люпин. Он показал мне, как пахнет настоящий шалфей, растерев его между своими пальцами, а сидя почти на отвесном обрыве над благоухающей узкой долиной, мы подкрепились диким гранатом. И я подумала, глядя, как он режет своим складным ножом карминно–красный гранат:

«Вот мужчина моей мечты».

Не заметила, как пролетели эти три месяца — у меня новый друг, интересная работа, и я превратила свою голливудскую квартиру в изящную гавань. Я привыкла к постоянному звучанию восточных мелодий, и даже стал нравиться стойкий запах чеснока, проникающий ко мне через окна. Но когда пришло лето, моё жилище превратилось в душный индейский вигвам. Я открывала дверцу своего холодильника и, чуть ли ни целиком забираясь внутрь, думала: