Пегги Касерта - Вместе с Джанис

227

— Ты меня удивляешь, скажи, а что здесь делает этот Глизон? — спросила я, после того, как Джанис прорвалась через плотную толпу гостей, окружающих её, и подошла ко мне. — Ты разве простила его?

— Я никогда не прощу этого сукина сына, — рассмеялась она, и злодейские искорки засверкали в её газах. — Это чистый пиар. Хотя я и ненавижу этого чёртова ублюдка, одного из самых видных музыкальных критиков, но он напишет обо мне новую статью.

На празднике были ещё два человека, которые не без просьбы Альберта Гроссмана помогали Джанис.

Впервые она познакомилась с Ником Гравенитисом в начале 1966 года в Сан–Франциско. Позднее он стал петь и писать музыку в группе Electric Flag, а ещё позднее занимался аранжировками и писал для Джанис, часто вовремя давая ей, так не хватающие ей профессиональные советы. Его бывшая жена, Линда, очень крупная, мужеподобная девушка с милым личико, но обычным для дам со смуглой кожей проклятием — излишней волосатостью и усами, старинная платоническая подруга Джанис, с которой ей приходилось какое–то время быть компаньонками. Она также нашла время добраться до Ларкспура.

Другим парнем был Майк Блумфельд, превосходный музыкант и один из почти совершенно невоспетых великанов мира рок–музыки. Одно время он заметно поднялся, создав трио весте со Стивеном Стиллзом и Элом Купером, итогом которого стала пластинка Super Session. Но чаще, чем нет, он был движущей силой разных исполнителей и групп, находясь в тени, за сценой, сочиняя и делая для них аранжировки, и его имя стояло на яблоках таких неустойчивых групп как Старший Брат и ещё раньше — Squeeze.

Я не была знакома с Блумфельдом и не представляла даже, чем он занимается, когда он подошёл ко мне в разгар праздника и в середине бессодержательного, обычного для таких случаев разговора вдруг произнёс:

— Когда все разойдутся, ты поедешь ко мне домой.

— Я? — удивилась я, хотя меня и тронули его серо–голубые глаза, чёрные кудри и миловидное личико.

— Да, совершенно верно, ты, — сказал он, так широко улыбаясь, что я тут же забыла о его дерзких словах.

228

В мыслях я почти приняла такое приглашение–приказ, но оставила за собой путь к отступлению:

— Ладно, — сказала я. — Может быть. Посмотрим.

Час спустя, как раз тогда когда мне начало всё это надоедать, меня окликнула Джанис и предложила пройти к ней в спальню и подкрепиться. Я согласилась, но когда мы вошли туда, там нас уже ждал Блумфельд.

— Майкл уже всё для нас приготовил, — произнесла она, весело улыбаясь, и прижалась к нему.

— Вы… неужели вы не знакомы? — окинула она нас игривым взглядом.

Мы оба, одновременно, покачали головами, рассматривая друг друга.

— Это просто непростительно, — воскликнула она. — У вас столько должно быть общих друзей, а вы так и не познакомились. Ну что ж, Пегги, я хочу тебя познакомить с Майклом, одним из самых приятных молодых людей, из тех, кого я знаю. Майкл, это Пегги. Она, возможно, самый мой лучший друг на этой поганой, мать её, планете.

Она взглянула на нас, не поднимая головы, так как в это время готовила для всех нас смак. Но тут, видно, у неё созрел какой–то план.

Нагруженная и поплывшая, я всё ещё не знала, кто такой Майкл, хотя уже спустя несколько часов стояла вместе с ним у выхода. Одна девушка, Джонна, наша общая с Джанис знакомая, стремительно ринулась ко мне и, еле сдерживая дыхание, зашептала:

— Ты… в самом деле, едешь домой к Майклу?

— Да, и что из этого?

— Боже, — воскликнула она, — ты хоть понимаешь, как это лестно, Пегги?

— Как это может мне польстить? Он — милашка, но всего лишь ещё один парень…

— Нет, совсем нет, — прервала меня Джонна. — Ты понимаешь, кто такой Майкл Блумфельд?

— Он не сказал мне свою фамилию, — сказала я, готовясь услышать нечто особенное.

229

— Ну, он супер–дудлик. И не только из–за своей музыки. Он интересен, как личность. И это настоящий комплимент тебе, Пегги. Не слышала, чтобы он хоть одну цыпочку пригласил к себе домой. Всем известно, что он предпочитает цыпочкам мастурбацию. И он большой… он большой знаток в этом, поверь мне.

Я поняла почему, уже у него дома в Мельничной долине, к сожалению уже после того, как он зацепил меня своими глазами и интеллигентностью. Он трахал меня почти всю ночь, и хотя у него стоял всё время как скала, он так и ни разу не кончил. По каким–то своим соображениям, ему нравятся женщины, с которыми он не кончает. Единственно, как он может кончить, сказал он мне, это с помощью руки.

Странно, но я не могла заснуть после всего. Я лежала и думала. Мне он понравился. Здорово понравился. Я могла бы даже остаться у Майкла на некоторое время. Он подходил мне во всём, что обычно имеют в виду Джанис и Кимми. И Джанис, уверена, не была бы против, потому что ей он тоже нравился, но она быстро сообразила, что ей самой поехать к нему смысла не было бы. Важнее в интересах Джанис было меня подложить под него — это меня несколько отдалило бы от Кимми. И самой Кимми понравилось бы, уж я‑то точно знаю, чтобы развились какие–нибудь отношения между мной и Майклом, потому что это был бы кто–нибудь иной, а не Джанис.

Такие вот мысли и новая моя влюблённость потеснили в моём сердце чувства к Сэму Эндрю, с которым я пыталась наладить контакт на протяжении вот уже более двух лет. К сожалению, ничего из этого не вышло. То оказалась единственной ночью, которую мы с Майклом Блумфельдом провели вместе в постели.

Вопреки поддержке Майкла, взаимодействие Джанис с ансамблем Squeeze Band быстро сходило на нет. 29 декабря в Мэдисон–Сквер–Гардене они сыграли вместе свой последний концерт. Ни о чём другом думать она не могла. Джанис, по большей части, по–матерински относилась к своим музыкантам. Даже ко многим питала нежные чувства. То была лучшая для неё часть года, когда она нашла в себе силы уйти из Старшего Брата.

230

И теперь, хотя каждый понимал, что всё кончено, ей понадобилось, по крайней мере, шесть месяцев после выступления в Гардене, чтобы распустить Squeeze.

У Джанис начались взаимосвязанные с этим проблемы в её сознании. Первые три месяца 1970 года мы стали тем, что обычно называется наиболее интенсивным периодом наших отношений, поскольку никогда ещё так часто мы не виделись и никогда прежде мы так сексуально активно по отношению друг к другу не вели себя. То было время, когда я почти разорвала с Кимми и переехала к Джанис. Близость наших душ была чрезвычайна, не считая редких плохих дней, неизбежных у очень близких людей, когда она выливала на меня все свои проблемы. Однажды ранним утром, лёжа бок обок в постели, после хорошей порции любви, она вдруг начала мне говорить, как много привычек она прибрела за свою гастрольную жизнь и как они пагубно сказываются на её профессионализме. Долгое время она не соглашалась с этим, но теперь всё больше и больше совершенно разных людей, с которыми ей приходилось работать, говорили ей, что одна из главных причин, почему её группа не играет вместе, заключается в ней самой, что она поёт не вместе. Что если бы она следила за собой (была бы «чиста»), то была бы в лучшей форме, лучшем состоянии, брала бы уроки пения — и этого вполне достаточно, чтобы решились все её проблемы.