Эрик Бёрдон - Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке

Не прошло и минуты, как я погрузился в сладкий сон. Проснулся я от страшного скрежета чего–то твёрдого по днищу нашего автобуса. Я вскочил. Хилтон головой и руками показывал куда–то вперёд в ночь на длинную американскую фуру. В свете фар не было видно ничего кроме одного белого снега. Снег был кругом, но и дорогу тоже занесло снегом. Вокруг нас простиралось поле. Когда я снова взглянул в окно, я увидел, что поле сменилось деревьями, затем ещё какими–то белыми силуэтами. Боже, мы закружились на месте, провернувшись в воздухе раз пять. Громадный столб, пробив ветровое стекло, надел на себя весь наш автобус, промелькнув между головой Хилтона и рулевым колесом. Господи, вовремя же Таппи успел наклониться! Как в замедленном кино здоровенная доска проскочила в дюйме от его уха и нацелилась в меня. Каким–то чудом мне удалось избежать её, но она также прошла насквозь через весь салон и застряла в задней стенке. Авария! Двигатель заглох. А мы–то отклонились всего на каких–нибудь несколько ярдов от дороги! Микроавтобус пришёл в полную негодность. И некому ни заметить нас, ни услышать наши крили. Нам суждено мёрзнуть здесь неизвестно сколько часов. А очки Хилтона валялись на переднем сиденье разбитые вдребезги. Аминь.

После гибели Галакси наши водительские навыки радикально изменились. Алан Прайс никогда не покидал места рядом с водителем. Его паранойя и страх разбиться не раз нас спасали: карта всегда у него была расстелена на коленях, и он тщательно следил за каждым поворотом.

Со временем я приобрёл свою собственную машину, небольшой двухместный Триумф TR6. Я купил спортивный автомобиль, потому что это избавляло меня от объяснений, почему я предпочитаю путешествовать в одиночестве. Но с другой стороны, моё неряшливое отношение к часам приводило к большим неприятностям — так, однажды, я опоздал на концерт. Я приехал, когда уже всё кончилось. Помню, беззаботно бросив свой Триумф снаружи, я вбежал в артистическую. Меня встретили равнодушно холодными взглядами. Питер Грант, эдакая гора, приблизился ко мне:

— Где, мать твою, по–твоему, ты был?

— Э… я ехал на концерт, разве что–то не так?

— Но ты опоздал!

— Я опоздал? Но я ехал, как мог быстро.

— В следующий раз выезжай раньше, ты, скунс!

И он пихнул меня с такой силой, что я пролетел футов десять, не меньше, прежде чем удариться о стену и свалиться на пол. Больше я никогда не опаздывал. Питер знал своё дело. Это был такой человек, который был мне нужен. Был нужен нам всем.

Однажды после одного ничем ни примечательного концерта Питер принёс нам замечательные новости.

— Вам, ребятки, будет приятно узнать, что Гарольд Дэвидсон только что подписал вас на гастроли с Чаком Берри.

Мы все словно окаменели. Разве в это можно было поверить. Гастроли с самим Чаком Берри! Мы благоговели перед этим именем со школьной скамьи. Мы все искренне верили, что Чак — поэт номер один Америки и что, возможно величайшая рок–н–ролльная звезда, когда–либо ступавшая на сцену. И мы поедем с ним на гастроли! Наконец–то по–настоящему наращиваются обороты!

В одном из театриков в Северном Лондоне в три часа обычного серого сентябрьского дня была назначена первая репетиция для гастролей. Когда мы приехали, King Size Taylor уже репетировали. У микрофона в центре сцены стоял чёрный американец в огромных сапожищах с красным двурогим Гибсоном на шее, его длинные нервные пальцы бегали по ладам. Одетый совершенно не к месту в плакированный белый макинтош.

— Так, ладно, вы, парни, теперь всё сначала. Три–четыре, поехали! — отсчитал он ребятам, и все начали ногой отбивать ритм.

— Стоп, стоп, стоп!

Ребята перестали играть. Чак Берри подошёл к музыкантам и обратился к барабанщику:

— Э, послушай, дружище, когда я стукну ногой, вся вселенная перестаёт кружиться. А теперь всё сначала, ещё раз. Начали!

Каждый коллектив Британии хотел бы участвовать в этих гастролях. Yardbirds, Камни, ведь так вы их зовёте, все бы посчитали за счастье работать с Чаком Берри, и мы были безмерно рады свалившейся на нас удаче. Для нас это означало самою большую рок–н–ролльную аудиторию в концертной истории нашей страны, и мы, Animals, получили именно такие гастроли и именно такую возможность появиться на публике, которая нам так была необходима. Я понимал, что все группы, участвующие в этих гастролях, каждый музыкант постарается показать самые свои лучшие стороны перед первым мистером Рок–н–Роллом! Счастливчиками кроме нас оказались: Swinging Blue Jeans и King Size Taylor. Карл Перкинс был заявлен вместе с Чаком Берри с самого начала.

Моя идея заключалась в том, чтобы избежать тяжёлый, жёсткий рок–н–ролл. Если нам удастся побить аудиторию блюзовыми, лирическими и мелодичными песнями и довести их до исступления, мы будем более выигрышно смотреться на фоне двух других британских групп, придерживающихся в своей игре жёсткого ритма. Нам предстояло в кратчайший срок сделать новую аранжировку «Дома восходящего солнца» и мы чувствовали, что другого такого удобного случая нам не предвидится. Все единодушно со мной согласились, и на первом же концерте мы испытали мой план — реакция предвосхитила все наши ожидания. В Манчестере нас догнал звонок Микки Моста, нашего продюсера — срочно со всем нашим реквизитом мчаться обратно в Лондон на небольшую студию в Кингсвее, где был четырёхдорожечный студийный магнитофон и записать её.

Мы всё сделали от нас зависящее — сели в поезд до Юстона, дали сверх положенного перронному носильщику и он на своей тележке докатил наши инструменты через весь Вест—Энд до студии. Прибыв на место, быстро развернулись, проверили звук, сыграли раз, а на второй мы уже сделали запись. Эта запись разошлась миллионным тиражом (она и до сих пор хорошо продаётся). И когда утром перед самым закрытием этой крошечной студии Час Чандлер пошёл расплачиваться за студийное время, выяснилось, что запись её стоила нам четыре фунта десять шиллингов и ноль пенсов.

Вернувшись на следующий же день обратно, я уже стоял на сцене в боковом нефе и с восхищением смотрел на работу Чака. Он действительно был величайшим артистом. Как–то я с ним разговорился и сказал ему, что, когда будем в Ньюкасле, он найдёт там совершенно особенную публику, с нетерпением ожидающую его приезда. Хорошо помню, как стоял в одном из крыльев нашего родного Городского Зала, а Чак в середине своего выступления прошёлся своей знаменитой утиной походкой через всю сцену до того места, где стоял я, взглянул на меня и произнёс:

— Ты оказался совершено прав — они великолепны.

Затем утиной походкой развернулся лицом к публике — она неистововала. Последний его концерт состоялся в Лондоне, публика требовала его снова и снова, требовала сладкого. Тэды в своих лучших шмотках, их подруги — как с картинок модных журналов, все вызывали своего рок–н–ролльного идола. Все словно обезумели. Они не давали уйти ему со сцены. На балконе подростки начали бить плафоны, свет погас, а девчонки стали спрыгивать прямо вниз на публику, находящуюся в партере, крича: «Ещё! Ещё! Ещё!» Продолжая вопить, ринулись на сцену и танцуя окружили Чака, но надо отдать им должное, они не помешали ему продолжать играть. Помню, оглянувшись, увидел обеспокоенные лица Дона Ардена и Питера Гранта. Совершенно очевидно было, что они уже подсчитывали суммы нанесённого ущерба и как много с них запросит администрация театра.