Георгий Шонин - Самые первые

Первые два витка загружены работой настолько, что нет времени ни для переживаний, ни для эмоций. Но на третьем витке образовалось «окно», мы можем отдохнуть и как-то оценить свое состояние. Я сразу же почувствовал какой-то дискомфорт. Мне кажется, что нахожусь вниз головой. Меняю положение, но неприятное ощущение не проходит. Это начинает угнетать. К счастью, наступает сеанс связи; и подготовка к нему отвлекает от всего. Затем переговоры с Землей, и я как-то забываю о своих неудобствах.

Когда выходим из зоны видимости своих НИПов, снова появляется свободное время. И снова неприятные ощущения дают о себе знать. На этот раз, как мне показалось, с еще большей силой… Вспоминаю, Герман говорил, что четвертый виток для него был критическим. А потом его самочувствие стало лучше. «Будем надеяться», — мысленно говорю себе.

Я знаю, что такое морская болезнь, укачивание на самолетах, неприятные ощущения, возникающие на качелях Хилова, так знакомые по тренировкам, но то, что испытываешь в космосе на первых витках, не похоже ни на одно из них, хотя, несомненно, имеет с ними одну общую природу. Я мысленно ругаю себя за расслабление и начинаю присматриваться к Валерию: «Неужели он ничего не чувствует?» Он поворачивает ко мне голову. Его лицо мало напоминает обычное Валерино, и я улыбнулся.

— Прежде чем смеяться, посмотри в зеркало на себя, красавец! — пробурчал он.

Плыву в орбитальный отсек к зеркалу. Смотрю и не узнаю себя: лицо как-то неестественно распухло, красные, налитые кровью глаза. Желание смотреться в зеркало сразу пропало.

К исходу второго дня мы почувствовали себя лучше, лица наши приняли почти обычный вид (если не считать выросшей щетины), неприятные ощущения притупились.

Первое время, работая в орбитальном отсеке, я, прежде чем что-нибудь сделать, фиксировал себя к полу. Коль скоро есть сервант и диван, должен быть и пол. А если есть пол, надобно на нем стоять! Тем более что именно в таком положении мы работали все время у себя на тренажере. Но постепенно «чувство пола» исчезло, и я выполнял те или иные операции, находясь в самых различных положениях.

Но время, которое мы затрачивали на выполнение этих операций, резко возросло по сравнению с земным. Даже такие простые действия, как смена светофильтров и объективов на фотоаппарате, требовали сноровки. Чуть зазевался, и эти объективы и светофильтры «разворовываются» вентиляторами или ничтожной силой гравитации, возникающей при закрутке корабля на Солнце. Ведь все эти вещи потеряли свой вес. Вес, но не массу.

В связи с этим мне вспоминается один случай. Мы с Валерием проводили наблюдения за земной поверхностью. Он находился в спускаемом аппарате, я — в орбитальном отсеке. Внизу разворачивалась красивейшая панорама островов Зеленого Мыса. Мне захотелось снять их на пленку.

— Валера, если у тебя освободился «Конвас», толкни-ка мне его, — попросил я у Кубасова кинокамеру, которая на Земле весит около 4,5 килограмма.

Он выполнил мою просьбу, возможно, чуть энергичней, чем следовало бы. Удар в спину был настолько сильным, что я даже не сразу сообразил, кто же это меня так «обласкал».

— Ну и шуточки у вас, товарищ «Конвас», — морщась и почесывая ушибленное место, пробурчал я.

— Ничего, Жора. Могло бы быть и хуже. Например, если бы на твоем месте сидел я, — улыбаясь, утешил меня Валерий.

Программа нашего полета была довольно насыщенной, и нам пришлось трудиться не покладая рук. Для свободного знакомства с космосом времени почти не было, поэтому мы с нетерпением ждали те короткие минуты, которые отводились нам для отдыха (так называемое личное время). Когда оно наступало, я устраивался у одного из иллюминаторов, а Валерий, желая создать домашнюю обстановку, возился с приемником. Но почти все наши станции на протяжении всех пяти суток передавали одну и ту же мелодию. Дело в том, что перед нашим стартом в Сочи проходил фестиваль молодежной песни. И по вечерам мы с интересом следили за его ходом по телевизору. Нам обоим очень понравилась услышанная впервые песня «Русское поле», которая и оказалась затем нашей спутницей от старта до посадки. Когда корабль находится в зоне видимости измерительного пункта и не передает на Землю и сам не получает с Земли никакой информации, с НИПа в эфир транслируют по просьбе экипажа музыкальную программу. Ну а поскольку на НИПах сидели наши друзья, которые знали любимые мелодии каждого члена экипажа, то, где бы ни находился наш «Союз-6», стоило только включить приемник, как из него лилась мелодия «Русского поля». Ребята явно перестарались. В конце полета я пошутил:

— Валера, если я буду приглашен на твой день рождения, знаешь, какой я преподнесу тебе подарок?

— Считай, что ты уже приглашен. Какой же подарок?

— Пластинку с «Русским полем».

Как пассажир поезда подсаживается к вагонному окну, так и я, прильнув к иллюминатору, замирал, любуясь проплывавшей внизу сказочной картиной. Неважно, где мы находились: над Индонезией или Северной Америкой, над Тихим океаном или Памиром, день это был или ночь, перспектива открывалась неповторимая. Я знал, что над Землей одновременно бушуют тысячи гроз, но не мог себе этого представить. А там, в космосе, я убедился во всем воочию. Отблески зарниц сопровождали нас все время, пока мы летели в тени. С сожалением замечали, что во многих местах Земли полыхают пожары. На Аравийском полуострове, в долине Тигра и Евфрата ночью видно много ярких костров — очевидно, горят выходы нефти и газа. В джунглях Африки, Южной Америки и Индонезии горят леса. Их легко обнаружить даже днем по длинным шлейфам дыма, растянувшимся на десятки километров.

По темно-коричневым полосам на желтом песке Сахары можно было судить о господствующих там ветрах. Пустыня Такла-Макан представлялась мне сверху ровным дном высохшего моря, неведомой силой поднятым в горы на большую высоту и окаймленным скалистыми берегами. Наш Крымский полуостров в лучах вечернего солнца смотрелся почти так же, как на цветной карте учебника географии.

Порой хотелось ущипнуть себя — да не сон ли это? Только что под тобой проплыла коричневая гряда Кордильер — и вот уже буйная зелень долины Амазонки, а впереди поблескивает серовато-синий Атлантический океан. Еще несколько минут — и на его стальном фоне появляются необычайной красоты изумрудные Канарские острова. Не успев ими как следует налюбоваться, уже висишь над светло-коричневым пространством Сахары, однообразие которой нарушает лишь темная змейка извивающегося Нила. Над всей Северной Африкой ни облачка — только солнце и наш «Союз». От одной этой картины становится жарко. Затем мягкие краски Средиземноморья и… необъятные просторы нашей Родины. Их ни с чем не сравнить и ни с чем не спутать!