Георгий Шонин - Самые первые

Закрыв люк, немного сбросили давление из орбитального отсека, чтобы убедиться, герметичен ли люк-лаз. Все нормально, герметично. Но, глядя на экран телевизора, нам казалось, что «Вулкан» понемногу дымится. Проверили по пультам его выключение. Все выключено. И все же беспокойство не покидало нас. Решили выйти к «Вулкану».

Снова выравняли давление между спускаемым аппаратом и орбитальным отсеком, открыли люк, и Валерий вышел к установке. Где-то внутри сожалея, что принял такое решение, я внимательно следил за приборами.

— Порядок! — слышу возбужденный голос Валерия.

Когда он занял свое место рядом со мной, я тщательно осмотрел прокладки герметизации и, теперь уже до посадки, с силой затянул люк. Нам пора домой, на Землю!

Скажу честно: мы с большой охотой и с чувством выполненного долга готовились к спуску. Ни необычные условия, ни космические красоты и впечатления не могли затмить нашу родную Землю. Поэтому, ставя на защелку штурвал крышки-люка, я радостно сказал:

— До свиданья, космос! — и, подмигнув Валерию, совсем уж, казалось бы, ни к чему добавил: — Мы еще вернемся за подснежниками!

— Какие еще подснежники в космосе? — уточнил мой серьезный бортинженер.

— Хорошо, не за подснежниками, так за впечатлениями.

— Займись-ка лучше делом, философ, — приняв мой тон, сказал Валерий и указал взглядом на ручки управления.

Сориентировав корабль по-посадочному, включили тормозную двигательную установку. Она отработала секунда в секунду. После этого наш красавец «Союз» прекратил свое существование как единое целое: произошло разделение. Отстрелены солнечные батареи и антенны, орбитальный и приборно-агрегатный отсеки. Даже со спускаемого аппарата убрано все, что выступает за обводы «фары» (такую форму имеет спускаемый аппарат). Все это теперь не нужно и сгорит в атмосфере. На Землю опустится только боевая рубка корабля — спускаемый аппарат, в котором находимся мы. «Затормозившись», начали плавный спуск в атмосферу. О ее появлении нам подсказали синеватые язычки пламени за иллюминатором. Чем глубже мы «зарывались» в атмосферу, тем мощнее становилось пламя. Теперь оно стало желто-оранжевым. И вот там, за обшивкой, уже бушует настоящая огненная буря в несколько сот градусов. Мы с интересом наблюдаем за ней.

— Жора, у тебя не греется спина, ты ничего не чувствуешь? — вдруг слышу несколько встревоженный голос Валерия.

Мы летели спиной к потоку, то есть как бы лежали на теплозащитном экране, который воспринимал всю основную тепловую нагрузку. До вопроса Валерия я ничего не чувствовал. А тут мне стало казаться, что моей спине и шее становится жарко. Слегка отпустив привязные ремни, включил прибор, чтобы определить температуру в кабине — 21° C!

— Эмоции, — улыбается Валерий.

Пока мы занимались температурой и своими эмоциями, перегрузка стала ощутимой. Было слышно, как «сопят» за бортом «креновые» сопла системы управляемого спуска, удерживая корабль на номинальной траектории. Мы знали, что максимум перегрузки должен лежать где-то между четырьмя и пятью единицами и что этот максимум по времени непродолжителен. Но, очевидно, сказалась пятидневная усталость — перегрузки мне показались большими, и длились они чересчур долго.

Но вот наконец сработала парашютная система, и мы, плавно покачиваясь на огромном куполе, идем к Земле. По облакам пытаюсь определить скорость снижения. Это мне не совсем удается. Перед Землей занимаем собранную позу — ждем удара о грунт. Срабатывают двигатели мягкой посадки, и наступает необычная тишина. Смотрю в иллюминатор — за ним пахота. Быстро отстреливаю одну из стренг парашюта, чтобы погасить купол. Убедившись, что корабль стоит устойчиво, расстегиваем привязные ремни. Жму руку Валерия:

— Пользуясь случаем, первым от всей души поздравляю с успешным завершением полета. Примите мои заверения… — и так далее. Одним словом, от радости несу словесную чепуху.

Пока я упражнялся в красноречии, за иллюминатором появились чьи-то ноги. Свои!

Еще в космосе получили команду: «Прежде чем покинуть корабль, надеть теплозащитные костюмы, на Земле низкая температура». Одевались мы довольно долго: вещи нам казались необычно тяжелыми. Даже взмокли. Отдышавшись, стали открывать люк. Он не подается. Я подналег и рванул его. Люк пошел. Мы увидели широко улыбающегося командира вертолета поисково-спасательной службы. Он помог нам выбраться из корабля.

Кругом простиралась вспаханная степь. Ни куста, ни деревца, ни какого бы то ни было захудалого строения. Но как я был рад этой уже слегка припорошенной первым снегом Земле! Я готов был расцеловать ее.

Земля, земля людей… Оттуда, из космоса, ты казалась нам красивой и юной, несмотря на свой трудноисчисляемый возраст. И беззащитной! Беззащитной перед холодной Вечностью, перед необъемлемым безжизненным Пространством, как маленький оазис среди раскаленных и движущихся песков пустыни. И нам становилось страшно оттого, что там, внизу, среди твоих полей и лесов, озер и рек, гор и степей мы так мало дорожим тобой. Ужас охватывал нас, когда мы представляли себе, что будущие наши коллеги, возвращаясь из черных глубин космоса, вместо долгожданной голубой планеты могут встретить безжизненный пояс астероидов. К сожалению, вероятность такой картины не так уж и призрачна. Вот поэтому, вернувшись на родную Землю, мы еще нежнее стали относиться к ней. К ее восходам и вечерним зорькам, к звонким голосам птиц в лесу и к запаху только что вспаханной борозды, к утренним туманам над речками и озерами и весенней песне глухаря, и к тому, что создано на ней руками человека, и, конечно же, к самому человеку.

Но я опять отвлекся.

К нам со всех сторон бежали люди, ехали машины. Собралось много ребятишек. Их там было около сотни. Мы пошли к вертолету. Нас покачивало. Я попросил одного из встречающих:

— Поддерживай меня под руку. А то, не дай бог, упаду, стыда не оберешься. Ребята скажут: «До чего хлипкий космонавт пошел».

Он улыбнулся, но просьбу мою выполнил. Неожиданно повалил снег и начал усиливаться ветер.

— Вы счастливые, вам повезло. За двадцать минут до вашей посадки здесь был буран. Похоже, что и сейчас он продолжится. Так что вы попали в сорокаминутное окно затишья, — пояснили нам.

И вот Караганда. В гостинице, куда нас поместили (и где до этого размещались многие вернувшиеся на Землю друзья), мы прошли первичный осмотр, побрились, приняли ванну и спустились вниз поужинать. Как говорят, стол ломился от восточных яств! Но, увы, даже боржоми, выпитое нами, доктор взял на учет. И, если быть откровенным, нам ничего не хотелось. Чувствовали мы себя еще не в своей тарелке. «А что же будет через двадцать, тридцать, пятьдесят суток полета?» — уже тогда сверлила меня тревожная мысль.