Павел Вощанов - Ельцин как наваждение [Записки политического проходимца]

О чем они там с Горбачевым так долго беседуют? Хочется уже какой-то определенности. Об уходе Михаила Сергеевича как о деле, вполне решенном, у нас поговаривают чуть ли не с начала декабря, а он все еще в Кремле. Я уж столько раз слышал про «со дня на день», что и со счета сбился. Может, сегодня все разрешится? Если «да», то с этого дня Россия окончательно перестанет быть коммунистической. Ситуация чем-то напоминает отречение Романова в пользу брата, великого князя Михаила: подписал царь высочайший Манифест, и Россия навсегда перестала быть самодержавной. И началось! Другие порядки, другие нравы, другие представления о добре и зле. В общем, другая страна. Так, думаю, будет и на этот раз. Утонем в хаосе. И не потому что Горбачев правил по уму, а Ельцин не сможет – Россия не переносит радикализма, особенно в том, что касается Власти. Политические нити, коими сшито лоскутное одеяло под названием Советский Союз, похоже, сгнили. А что нас ждет в ни к чему не обязывающем Содружестве? Пес его знает!

Видно, не я один мучаюсь томительным ожиданием. Лев Евгеньевич Суханов не часто жалует меня своими визитами, а тут снизошел:

– Чайком не угостишь? – по лицу коллеги чувствую, ему хочется рассказать нечто сугубо конфиденциальное, и не ошибаюсь: – Совсем Мишка нашего шефа замучил! Уже который час выторговывает для себя всякие блага: это ему оставь, то сохрани, оттуда не выгоняй! По моим сведениям, еще часа полтора-два будет торговаться.

– И чем все закончится?

– Готовь для шефа поздравительную речь! Вечерком пригодится.

Не скрою, меня подмывает поинтересоваться источником столь конфиденциальной информации о переговорах, но сдерживаюсь, поскольку знаю ранимость Суханова в этом вопросе. Да и поинтересуйся я, реакция заранее известна – ответом будет загадочная усмешка. Он вообще частенько намекает коллегам на особые отношения с Ельциным. Но всем известно, что тут он выдает желаемое за действительное. Год-два назад это и впрямь было так – никто другой не знал о каждодневных делах шефа столько, сколько знал он. Сейчас же его адьютантско-камердинерские функции принял на себя Коржаков, а посему значение Суханова для президента заметно снизилось и стало ничуть не выше, нежели остальных помощников. Чувствуется, что Лев Евгеньевич ностальгирует по временам Госстроя СССР, когда у опального Ельцина, кроме него, никого больше не было. Тогда он был един во всех лицах – и чтец, и жнец, и на дуде игрец. Ныне все это в прошлом, причем невозвратном. И чтоб как-то поддержать угасающий миф, Суханов не снимает с лица маску многозначительной таинственности, а в разговорах, намеками и полунамеками, дает понять, что между ним и Ельциным существует неведомая нам, его коллегам, почти сакральная связь.

Едва большие напольные часы, стоящие тут со времен Берии, пробили половину восьмого, загудел телефон внутренней связи с наклейкой «Приемная». В голосе секретаря не чувствую никаких эмоций:

– Шеф будет через четверть часа. Велел всем собраться у него в кабинете.

Что-то не очень верится, что «всем» – это и впрямь всем. Если хочет рассказать о результатах своей долгой беседы с Горбачевым, едва ли станет это делать в присутствии большого числа сотрудников. Такое вообще не в его правилах. Во всем, что касается внутренней жизни президентской администрации, наш шеф отдает предпочтение камерным отношениям. Ответственных работников аппарата, с которыми общается напрямую, что называется, с глазу на глаз, наберется не больше десятка. А уж если тебе дозволено по какому-либо поводу откушать рюмку-другую в его личных апартаментах – это вообще признак особой приближенности и высочайшего доверия. Такого удостаиваются единицы.

Сомнения мои оправдываются: кроме меня, в кабинете всего пятеро – глава президентской администрации Юрий Петров, госсекретарь Геннадий Бурбулис, заведующий Секретариатом Виктор Илюшин и два президентских помощника – Лев Суханов и Анатолий Корабельщиков. С нетерпением ждем Ельцина. Понятное дело, разговор меж нами идет об его сегодняшней встрече с Горбачевым. Ни у одного из присутствующих нет и тени сомнения в том, какими новостями порадует нас шеф.

– Не стоит придавать решению Горбачева слишком большого значения. Потому что… – Бурбулис делает многозначительную паузу, дабы мы по достоинству оценили глубину мысли, лежащей в основе данного тезиса. – Потому что его уход предопределен самой логикой политической модернизации, которую мы отстояли в августе.

Петров согласно кивает и произносит свою коронную фразу: «Очень правильное решение!». Ее с одинаковым успехом можно отнести и к согласию Горбачева сложить президентские полномочия, и к тому, что мы, творцы политической модернизации, не должны придавать этому поступку слишком уж большое значение.

…По выражению его лица всегда можно догадаться, в каком он в данный момент пребывает настроении. Сейчас, вне всяких сомнений, почти счастлив. Стоит в дверях и смотрит на собравшихся так, будто прикидывает: сразу ошеломить или слегка заинтриговать?

– Ну, как все прошло?! Рассказывайте, Борис Николаевич!

– Все!

Кажется, вместе с этим коротким «Все!» он выдыхает из себя последние остатки сил. Коржаков снимает с него пальто и, аккуратно держа под руку, вводит в кабинет. Мы уже поняли, что произошло, но Суханову хочется, чтобы догадка была озвучена. Очевидно, так ему кажется торжественней.

– Он сказал вам, что уходит?! Как это было?!

– Все!

Все! В России начинается отсчет нового времени – времени перемен. И все благодаря нашему шефу. Какой же он все-таки боец! Нет равного ему в нашей политике. А, может, и не только в нашей. Мы обступаем его, и каждый хочет пожать победителю руку. Но наш скупой на выражение чувства шеф рукопожатием не ограничивается – обнимает каждого, прижимаясь щекой к щеке. И это воспринимается как выражение благодарности за помощь, за участие, за преданность.

Наверное, схожие чувства некогда испытывали опьяненные победой варвары, еще не знающие, какие тяжкие заботы по поддержанию жизни на захваченных и разоренных ими землях завтра лягут на их плечи. Мы искренне радовались тому, чего так долго ждали – Горбачев наконец уходит, а вместе с ним капитулирует последний оплот обветшавшей советской бюрократии. И теперь ничего не мешает начать политические и экономические реформы, которые приведут Россию к великому будущему, к процветанию и прогрессу. Мы искренне радовались за Ельцина и гордились своей причастностью к его исторической победе.

Пройдет совсем немного времени, какая-нибудь пара недель, и многим из присутствовавших в тот вечер у него в кабинете Ельцин даст понять, что в большой политике побеждает большой политик, и никто кроме него. И даже то, что у него было толковое окружение, сыгравшее немаловажную роль – даже это только его заслуга. Он и знамя, и оружие, и победа. Он – все, кроме поражения.