Павел Вощанов - Ельцин как наваждение [Записки политического проходимца]

Ну, держись, дружище Вощанов! Сейчас будет салют наций из всех орудий!

– Завтра, когда вы войдете в здание, он будет встречать вас у входа.

– И это все?! Да вы что, понимаешь!

Пытаюсь объяснить шефу ситуацию, в которой мы оказались. Мол, для нас самый разумный выход из нее – придать визиту пассивно-ознакомительный характер. Но он уже ничего не воспринимает. Смотрит на меня, как на вонючего лестного клопа, оказавшегося в миске с малиной. Если бы не Бурбулис, наверное, меня бы уже не было в номере. Геннадию Эдуардовичу как-то удается сохранить видимость заинтересованного обсуждения:

– А почему ты считаешь, что от завтрашней встречи с фракцией социалистов следует отказаться?

– Потому что социалисты настроены агрессивно по отношению к Борису Николаевичу. Их кумир – Горбачев.

Ельцин презрительно фыркает: «А чем вы раньше думали, когда меня сюда зазывали?!», но рассудительный Бурбулис в очередной раз понижает градус сановного недовольства:

– Политическая работа – это не только встречи с соратниками. Это еще и умение спорить с оппонентами. А Борис Николаевич – полемист от Бога. Так что никаким здешним социалистам его не одолеть. Встречаться надо со всеми.

Вот уж чего не следует делать, так это встречаться со всеми. Где-нибудь да оступимся, и это наложит негативный отпечаток на весь визит. Он и без того не обещает быть блистательным.

– Геннадий Эдуардович, я вообще предлагаю сохранить в программе только две встречи – с генеральным секретарем Совета Европы и с экс-президентом Франции Жискар д’Эстеном.

– Как это «только две»?! – успокоившийся было Ельцин вновь впадает во гнев. – А встреча с Миттераном? Или с ней тоже еще ничего не решено?!

Скорее бы все закончилось! Как угодно, но лишь бы скорее!

…Чего я не ожидал от председателя Европарламента, так это мелочности. Его обещание встретить и поприветствовать гостя, как только тот войдет в здание, на поверку оказывается демонстрацией откровенного неуважения. Все происходящее выглядит именно так.

Войдя в здание, Ельцин, сопровождаемый Федоровым, с приветливой улыбкой на лице поднимается по лестнице. Почему-то он решил, что стоящие по сторонам депутаты его радостно приветствует, хотя на их лицах не чувствуется никакой радости. В лучшем случае любопытство. Там, наверху, его должен встретить Энрике Барон. Но вот уже последняя площадка, а перед ним никого. Шеф понимает, что, сделай он еще несколько шагов, и окажется в нелепой ситуации – придется стоять на виду у публики и ждать, когда опаздывающий спикер соизволит появиться. Наверное, это не лучший ход, но Ельцин делает вид, будто что-то забыл, разворачивается и спускается вниз, где у входа ожидают своей очереди члены делегации. Сердце мое сжимается от ожидания непоправимого: сейчас выйдет на улицу, сядет в машину и уедет в отель! На том все и закончится. Но, слава Богу, пронесло. Постояв с полминуты у дверей, шеф вновь поднимается по лестнице. И все повторяется – наверху его опять никто не встречает. Только на третий раз появляется Энрике Барон и скороговоркой произносит несколько ничего не значащих приветственных фраз. В глазах хозяина – дипломатичное равнодушие, в глазах гостя – дипломатичная ярость.

Представляю, что сейчас на душе у шефа. Как ни объясняй происшедшее, а от него сильно отдает элементарным хамством. Зачем же было обещать встречу, а после столь унизительным образом исполнить обещанное? Хотя чего еще можно ожидать от социалиста со стажем (в свое время Барон был одним из видных деятелей Испанской социалистической рабочей партии), для которого Горбачев – идеал советского демократа, а его оппонент Ельцин – демагог и популист. Наверное, шеф разразился бы гневной тирадой и в его, и в мой адрес, если б нам не надо было торопиться на первую в этот день встречу.

В небольшом зале, чем-то похожем на буфет, собрались депутаты-социалисты. Председательствует их лидер – француз Жан— Пьер Кот, по слухам, человек крайне амбициозный и самовлюбленный. Поначалу все выглядит тихо-мирно – он за руку здоровается с Ельциным и вежливо предлагает ему занять место рядом с собой. А далее следует «приветственное» слово:

– Господин Ельцин! Вы – любезный человек, но у вас есть склонность к демагогии, и иногда вы демонстрируете безответственность.

Шеф вскидывает брови и пристально смотрит на выступающего. Похоже, не ожидал столь неделикатной запевки.

– Вы поддерживаете националистические стремления к независимости в Прибалтике, в Грузии, в Армении! Вы поощряете русский национализм! Вы состоите в оппозиции Горбачеву, человеку, который мирно освободил Восточную Европу от тирании коммунизма, остановил гонку вооружений и холодную войну!

Шеф улыбается. Мне знакома эта улыбка, но до сих пор не могу к ней привыкнуть, всякий раз становится не по себе. Уж больно зловещая. Эдакий предвестник грома и молний. Горемыка Кот не догадывается, какая страшная беда нависла над ним. И она не заставила себя ждать – Ельцин берет выступающего за локоть и, потянув вниз, силой усаживает на стул. Надо признать, выглядит это довольно грубо, и я жду, что главный парламентский социалист сейчас устроит скандал. Наверное, так бы и случилось, но шеф жестом останавливает его гневный порыв:

– Я к вам пришел с открытым сердцем, а вы меня тут отчитываете, понимаешь, как студента. Может быть хватит читать мне морали?

Кот вскакивает и почти выкрикивает в зал:

– Если вам не нравится слушать неприятные для вас вещи, тогда не приходите в демократический парламент! Выход вон там!

В зале раздаются аплодисменты. Если б они были бурными, может, Ельцин встал и ушел (такое однажды случилось в Японии). Но аплодируют только сидящие ближе к председательскому столу. Социалистическая галерка безмолвствует. И это обстоятельство подсказывает шефу, к кому следует апеллировать:

– Вам там, господа, это еще не надоело? Может хотите меня послушать?

Снова раздаются редкие аплодисменты, только теперь уже на галерке. Председательствующий, поняв, что злоупотребил своим положением, завершает «приветствие» столь же необычно, как и начал:

– Мы чувствуем себя в большей безопасности с Михаилом Горбачевым, чем с Борисом Ельциным! Вы прибыли, чтобы убедить нас в обратном? Я даю вам слово!

Ельцин встает и начинает говорить в своей обычной манере – будто зачитывает обвинительный приговор военного трибунала. Про догматизм и медлительность Горбачева. Про его зависимость от правящей партийной номенклатуры. Про буксующие в стране реформы. Про стремление России к демократии и рыночной экономике. Про то, что она, Россия, поддержит законное стремление братских народов СССР к независимости и свободе. Что Горбачеву самое время уйти в отставку, а вся полнота власти в стране должна быть передана Совету Федерации в составе руководителей союзных республик. Что он, Ельцин, намерен всемерно содействовать возвращению России в Европу, неотъемлемой частью которой она была на протяжении веков. Словом, произносит все то, чего симпатизирующие нам европейские друзья не советовали произносить в ходе этого визита, если, конечно, мы хотим, чтобы он оказался более или менее успешным.