Леонид Млечин - Коллонтай

Михаил Коллонтай провел за океаном почти десять лет. Когда вернулся в Москву и трудился в Станкоимпорте, он, конечно, ощутил разницу в уровне жизни. Несмотря на усилия Александры Михайловны, Коллонтай-младший не мог получить никакого жилья. Всё решило новое назначение на работу в США.

В сентябре 1939 года он писал матери: «Какое трудное и напряженное время переживает опять человечество. Где ты теперь — в Женеве? В Стокгольме? Мысли особенно упорно рвутся к тебе. Знаю, что мировые события в дипломатических кругах воспринимаются особенно остро. Какая бурная и пестрая жизнь выпала на нашу долю. Мы пережили и переживаем целые исторические эпохи. Когда и как вернешься ты в Стокгольм, поездом или опять по воздуху?

Наша личная, маленькая жизнь течет пока довольно ровно. Володя за это лето сильно вырос и, кажется, окреп. Много купался в море. Выучился плавать. С прошлой недели он ходит в школу… Мы все трое здоровы и крепко-крепко тебя целуем».

По словам близкого знакомого, «Михаил Владимирович Коллонтай был человеком глубоких знаний, редкой интеллигентности и душевной мягкости». И это чувствуется в его письмах.

Летом 1939 года сын с невесткой побывали у Александры Михайловны в Швеции. С борта парохода Михаил Коллонтай писал матери: «Подходим к Гельсингфорсу, но мысли наши все еще в Стокгольме — точно ниточки протянулись через море. Кажется, слышим твой родной голос, чувствуем твою близость. Мы вчера долго следили за твоей машиной, видели, как водитель выезжает с пирса. Спасибо за всё тепло и ласку — словами не скажешь, как они дороги и нужны. Эти недели, проведенные в одном доме с тобой, вошли яркой, светлой и радостной полосой в нашу жизнь. Твоя забота и душевное тепло — источник новых сил и энергии для бодрого преодоления жизненных трудностей.

Переход от Стокгольма был исключительно удачный — теплый ясный день, чистенький, уютный пароход. Кормили нас прекрасно, но тем, кто избалован твоей кухней, всё кажется менее удачным. Из Гетеборга попытаюсь переслать тебе проявленный кинофильм, если это возможно. Володя вчера обыграл меня в шахматы, и я должен констатировать, что за всё время пребывания в Стокгольме он сильно попрактиковался… Наш сердечный привет всем сотрудникам…»

И невестка приписала; «Целую вас крепко-крепко, дорогая Александра Михайловна, и спасибо еще раз за всю заботу и любовь, которой вы нас окружили».

Мать и сын были удивительно близки. Вот характерное письмо Михаила Коллонтая: «Сейчас неожиданно должен выехать в Чикаго. Так как завтра уходит пароход — пишу тебе два слова, чтобы сказать, что крепко люблю, думаю и мысленно часто-часто с тобой.

Все мы здоровы. Очень встревожило и огорчило меня известие, что ты была простужена. С нетерпением жду твоих писем. В Нью-Йорк вернусь через два-три дня. У нас отвратительная погода, и аэропланы из Нью-Йорка не вылетают, приходится ехать на поезде. Крепко-крепко целую тебя…»

Иногда сын утешал и поддерживал мать, хотя, казалось, из всей семьи у нее самый сильный характер. Он прислал ей большое письмо, когда она сильно переживала уход из жизни близкой подруги: «Весть о постигшем нас горе поразила меня, как громом, и я до сих пор еще не вполне осознал ее, как-то не понимаю, не верю… Но чем тяжелее утрата, тем дороже, тем нужнее живые связи с близкими, родными существами. Как хотелось бы мне быть около тебя, окружить тебя той нежностью, любовью, которые наполняют мою душу. У нас осталось великое счастье, надежная опора в жизни — наша духовная близость, созвучность, понимание. С нею можно жить, с нею можно найти в себе силы и мужество перенести тяжесть утраты.

Какие события назревают на политическом горизонте? Близость, неизбежность войны чувствуется сейчас особенно остро. Сколько жестких, ненужных страданий готовит себе человечество. Пиши мне, родная, любимая моя, как можно чаще, хотя бы два-три слова. Твои весточки сейчас особенно нужны, особенно дороги.

Сделай усилие, включись в работу всем существом, всеми мыслями. Сейчас твоя работа особенно нужна, а ты нужна мне теперь, как никогда».

В конце концов Михаила Коллонтая с семьей перевели в Стокгольм, в советское торгпредство, под заботливое мамино крыло. В советские времена это было совершенно исключено. Дело было не только в том, что боролись с семейственностью. Действовало и другое, негласное правило. Если кто-то в семье работал за границей, остальным выезд за рубеж был закрыт: держали в заложниках, чтобы не сбежали все вместе. Александра Михайловна прекрасно понимала, от кого зависело ее личное благополучие и благополучие ее сына с семьей.

А сын трогательно относился к матери, и его присутствие рядом имело огромное для нее значение. В своем архиве она хранила короткую записку от сына: «Спокойной ночи, родная. У тебя было совещание, поэтому не мог тебя повидать».

Жена сына Ирина Романовна Коллонтай преподавала английский и немецкий языки в советской школе в Стокгольме; внук Владимир Михайлович Коллонтай, родившийся в 1927 году, со временем стал доктором экономических наук и профессором.

Отправившись на работу за границу, Коллонтай захлопнула за собой дверь в прошлую жизнь. Но оторваться от Павла Ефимовича Дыбенко оказалось не так просто. Она делилась с ближайшей подругой: «Видишь ли, мой муж стал засыпать меня телеграммами и письмами, полными жалоб на свое душевное одиночество, что я несправедливо порвала с ним, что случайная ошибка, «мимолетная связь» не может, не должна повлиять на чувства глубокой привязанности и товарищества, и все прочее… Письма были такие нежные, трогательные, что я уже начала сомневаться в правильности своего решения разойтись с Павлом, прервать наш брак.

И вот явилась моя секретарша Мария Михайловна. Первое, что она рассказала мне, что Павел вовсе не одинок, что, когда его корпус перевели из Одесского округа в Могилев, он захватил с собою «красивую девушку», и она там живет у него…

Взбесило меня другое. Моя секретарша тут же рассказала, что Павел заказал на мое имя и будто бы по моему поручению всякого рода женского барахла. Ты знаешь мою щепетильность на этот счет, и вдруг «заказ» в Наркомпрод для Коллонтай — сапоги, белье, шелковый отрез и бог знает что еще. Все это для «красивой девушки» под прикрытием имени Коллонтай.

Я не помню, когда я возмутилась и взбесилась в своей жизни… Тут же написала письмо в ЦК партии, прося их не связывать моего имени с именем Павла, мы с ним в разводе де-факто. Я ни в чем не нуждаюсь и прошу известить Наркомпрод, что никаких заказов не делала и впредь делать не стану. В Норвегии всё необходимое имею и купить могу… Пусть Павел поплатится…»

И все-таки Павел Михайлович Дыбенко с личного разрешения Сталина приехал к ней повидаться. Она еще работала в Норвегии.