Михаил Макеев - Николай Некрасов

Неожиданно теплое письмо получил Некрасов от Кавелина, одного из самых строгих своих судей в «деле с Белинским», несостоявшегося идейного руководителя «Современника». Некрасов высоко оценил кавелинскую статью, предназначенную для чтений в пользу Литературного фонда, и ее автор, давно оставивший Санкт-Петербургский университет и служивший по Министерству финансов, неожиданно принял эту оценку близко к сердцу: «Только вчера воротился я из загородной поездки и потому не мог до сих пор поблагодарить Вас за отзыв о моей статье. Если б мне не думалось, что наше старое знакомство и сотоварищество по литературному фонду не осталось без влияния на Ваш приговор, то я бы гордился им и по свойственному всем авторам в мире тщеславию носился бы с ним всюду. Вы человек знающий досконально русскую публику, и Ваше мнение я считаю в этих делах безапелляционным. Отзыв одобрительный такого знатока придаст мне храбрости при публичном чтении, от которого я совсем отвык».

Работа по «Складчине» воскресила и совсем давно оборвавшиеся связи. Некрасов снова вступил в деловые отношения со своим бывшим соиздателем времен «Статеек в стихах без картинок» В. Р. Зотовым.

А. В. Никитенко, первый ответственный редактор некрасовского «Современника», давно оставивший университет и цензуру, принял участие в подготовке сборника и высоко оценил напечатанные в «Складчине» некрасовские «Три элегии», о чем счел нужным написать их автору: «По разным недосугам, я недавно только начал пересматривать нашу Складчину, в которой некоторые вещи мне были неизвестны, и первое, на что обратились мои взоры, это три прелестные Ваши стихотворения. Они доставили мне то высокое наслаждение, которое ощущаешь всегда, когда истинное, глубокое чувство в отзыве стройного и изящного слова коснется нашему сердцу. Это не новость, что Вы пишете прекрасные стихи и что в них протекает Ваша поэтическая струя. Но в тех стихах, которые теперь передо мною, истинное и глубокое чувство, прошедшее сквозь бури и тревоги жизни, возвысилось до идеальной прелести и чистоты. Это настоящая художественность. Спасибо Вам, много раз спасибо от старого, но слава богу не состарившегося еще служителя, если не искусного, то честного служителя истин, которыми поддерживается умственное, эстетическое и нравственное достоинство человеческое. Не взыщите, дорогой Николай Алексеевич, за немного дидактическую заметку — старая привычка; но она не всегда господствует надо мною, а только иногда прорывается именно от того, что она привычка. Много бы еще поговорить можно по поводу Ваших стихотворений — да не теперь. Теперь же я не мог воздержаться, чтобы не разделить с Вами впечатлений, Вами же возбужденных».

Все эти письма и встречи пронизаны духом ностальгии, теплыми чувствами людей, которых в молодости, в лучшие годы связали дружба и вражда и которым уже нечего делить. Ностальгически окрашен и написанный Некрасовым специально для «Складчины» небольшой цикл «Три элегии», собранный в основном из фрагментов десятилетней давности, не вошедших в стихотворение «Слезы и нервы». «Три элегии» стали эпилогом «панаевского цикла», они написаны уже не просто о жизни «после любви», но о давно прошедшей любви, о тоске по «любви, не знающей конца». Давно прошедшая любовь вспоминается и обретает высокую цену не потому, что была прекрасна, а потому, что в жизни не было ничего лучше ее. Здесь нет любовного быта, нет характерной для «панаевского цикла» сиюминутности, потому что уже возникла большая дистанция, позволяющая создать обобщенный и идеализированный образ самого чувства, а не «предмета», на который оно было направлено. Поэт зовет бывшую возлюбленную, но знает, что если она вдруг услышит его призыв и вернется, ему нечего будет ей сказать, нечего предложить, потому что скучает он не по реальной женщине из плоти и крови, а по истинной любви.

И всё же не все встречи 1874 года были ностальгическими и происходили с литераторами, ощущавшими себя «отжившими» и обратившимися к истории и мемуарам. В самом начале года в жизнь Некрасова неожиданно снова вошел Лев Толстой. Отношения с ним давно прервались, и нет сведений, насколько пристально и заинтересованно Некрасов следил за творчеством писателя, которого когда-то пытался воспитывать и которого безоговорочно признал «необыкновенным талантом», гордостью и надеждой русской литературы. В «Отечественных записках» были опубликованы в целом положительные рецензии на «Войну и мир», однако степень знакомства Некрасова с этой книгой нам неизвестна. В любом случае Некрасов, несомненно, понимал, что Толстой стал едва ли не официально признанным публикой первым из современных ему русских писателей, превратился в огромную величину, сродни той, какой сам он был в поэзии.

Возможно, Некрасов в этот момент ощущал нехватку хорошей беллетристики в журнале или просто стремился, использовав момент, привлечь в журнал популярного (и, что немаловажно, представлявшегося безопасным с точки зрения цензуры) писателя. В январе 1874 года он обратился к Толстому с предложением напечатать в «Отечественных записках» его новый роман «Анна Каренина», работа над которым еще продолжалась. Толстой после колебаний всё-таки опубликовал роман в «Русском вестнике», которому его давно обещал, а в журнал Некрасова дал педагогическую статью «О народном образовании». Толстой в это время был погружен в ожесточенные споры с педагогами и отстаивание своей оригинальной педагогической теории. Он не считал себя «бывшим» деятелем и, хотя и завершил одно из писем Некрасову на отчасти ностальгической ноте: «Несмотря на то, что я так давно разошелся с «Современником», мне очень приятно теперь посылать в него свою статью, потому что связано с ним и с Вами очень много хороших молодых воспоминаний», — быстро перешел к текущим делам, делясь обидами, нанесенными ему «тупоумными», нечистыми на руку «педагогами». Статья Толстого, напечатанная в «Отечественных записках», спровоцировала хрестоматийно известный отклик Михайловского «Десница и шуйца Льва Толстого» в пятом и седьмом номерах журнала за 1875 год, вынужденного как-то объяснять, как появилась в считающемся прогрессивным журнале столь эксцентричная и архаическая педагогическая концепция. Отношения с Толстым так и не потеплели и вскоре снова прервались.

Иначе сложились отношения с другим действующим и набиравшим популярность литератором — Достоевским. Они были вполне приязненными после возвращения писателя с каторги и в период «Времени» и «Эпохи», но прервались с отъездом Достоевского за границу и переходом его в число постоянных авторов «Русского вестника». Ближе к концу 1874 года Некрасов и ему предложил опубликовать в «Отечественных записках» уже почти готовый роман «Подросток». Многое препятствовало такому союзу — не только сам факт сотрудничества Достоевского в катковском издании (оно не мешало печататься в «Отечественных записках», к примеру, Полонскому), но и совсем недавняя публикация отчетливо антинигилистского романа «Бесы», где мелькнула даже небольшая пародия на самого «народного поэта». Возможно, некоторые члены редакции и возражали против сотрудничества с писателем, но Некрасов в этом случае оказался выше идеологических пристрастий. Идейно «умеренный» «Подросток» печатался в некрасовском журнале на протяжении 1875 года. Деловое сотрудничество постепенно привело к возвращению теплоты в личных отношениях, и в последние годы жизни поэта Достоевский, несомненно, «сочувствовал» ему, нечасто, но искренне и заинтересованно с ним общался.