Леонид Млечин - Алиби для великой певицы

Довольно философии.

От тебя получил только письмо № 1. У нас почта послезавтра. Буду говорить с ребятами, как наладить это дело.

Ваш Петя».

«Ребята», то есть сотрудники венской резидентуры ОГПУ, встречали Петра Ковальского с нескрываемым раздражением. У них была работа. Центр обрушивал на них одно задание за другим, требуя новых вербовок, более интенсивного использования уже заагентуренных источников. А Ковальский наслаждался жизнью. Он и не подозревал, что венский резидент каждый раз, когда о нем заходила речь, не стесняясь, говорил, что Ковальский бездельничает и зря проедает народные деньги.

Резидента еще злило то, что Ковальский аккуратно нумеровал письма и неизменно выражал неудовольствие неспешностью ОГПУ в доставке его посланий жене Рае.

«Дорогие мои! — писал Ковальский в Харьков. — Со мной случилось то же самое, что и с тобой при посылке письма № 3, — то есть когда я собрался отправлять письмо, то получил твои письма № 2, 3, 4 (хороша почта!).

Раек! Ты не должна удивляться задержке писем, на это может быть много причин, и, не ожидая от меня писем, пиши мне регулярно каждые две недели. Я при возможности буду поступать так же. Иногда я не смогу просто технически передать тебе письмо.

Ты пишешь, что тебе писать не о чем, а я могу писать о многом, но, мне кажется, наоборот: у вас зарождается новая жизнь, развивается, растет и каждую минуту дает что-либо новое, а у нас (говорю о Европе) это гниющая старуха, доживающая последние дни. Да и по другой причине я не в состоянии много писать — если ты мне письмо можешь писать частями в течение двух недель и в последний день заложить в конверт все исписанные листы и отослать, то я должен написать письмо непосредственно перед отправлением.

Ты пишешь, что Леночка хочет давать уроки иностранного языка Ляле, но ведь она знает только французский, а я бы хотел, чтобы Ляля и Вита сейчас изучали немецкий язык, а также советую заняться этим их мамаше!

Понимаю, что всех заинтересовало мое внезапное исчезновение и долгое невозвращение. Следи за тем, чтобы тебе аккуратно выдавали содержание. Имей в виду, что с «ребятами» я договорился, что ту же сумму ты получаешь от харьковского центра.

События здесь развиваются, и я могу задержаться на более продолжительный срок, чем мы предполагали, и ты, пожалуйста, не нервничай и больше растирайся холодной водой.

Ты меня успокаиваешь и просишь не тосковать и не нервничать. Дорогая моя, не тосковать по своей стране и вам я не могу. Не нервничать по своей натуре не могу. Терять же бодрость духа в нашей работе я не имею права — ведь не для забавы и развлечения я сюда приехал!

Ты себе представить не можешь, как хочется сделать для нашего дела больше и лучше, как приятно чувствовать, что ты маленькое и активное звено в стройке новой жизни, и какую испытываешь гордость за то, что тебе доверили охрану спокойствия стройки этого нового мира и что ты стоишь часовым на границах жизни и смерти. Наша кротовая работа когда-либо будет оценена историей, и нам, безымянным или многоименным, воздадут должное.

Скажу пару слов о себе. Жив, здоров, поправился на три с половиной килограмма, все свободное время болтаюсь в горах (живу в отрогах Альп). Какая это прелесть — сочетание дикой природы с культурой! Что Европа, конечно, далеко впереди нас, это всем известно, но, видя эти достижения культуры и техники, хочется скорее сесть на «наш паровоз» (время покажет, «кто кого») и обогнать гнилую Европу.

Что касается здешней жизни, то это предсмертная агония: достать можно все, но на что может достать это все рабочий?

Экономический крах невероятный. Каждый день банкротства за банкротствами, рабочие получают мизерные оклады, и средний интеллигент столько же, и вот все это тянется к тем, которые справляют «пир во время чумы» и боятся оглянуться на восток, где горит заря нашей звезды.

Дорогой Раек! Да наша последняя проститутка гораздо полнее (по своему внутреннему содержанию), честнее и порядочнее любой из здешних женщин. Ты себе представить не можешь, как мне хочется поболтать с нашими бабами из райсовета в платочках и посмеяться с ними над чопорными, беспринципными, продажными европейками.

Побеспокойся о зиме: об угле, дровах и теплой одежде как для себя, так и для детей. Для детей, думаю, ты можешь использовать мое пальто, но об этом я напишу тебе в сентябре.

Ваш Петя».

У хозяев квартиры, где Ковальский снимал комнату, была маленькая девочка, и по утрам он с удовольствием играл с ней, вспоминая свою младшую дочку, Витусю. Завтракая, прогуливаясь по улицам, заходя в магазины и кафе, Петр Георгиевич Ковальский думал о том, как хорошо было бы оказаться здесь вместе со своей семьей.

Он не случайно настаивал на том, чтобы жена и дети взялись учить немецкий, — надеялся, что иностранный отдел ОГПУ или ГПУ Украины после успешно выполненного задания пошлют его за кордон на постоянную работу, когда можно будет взять с собой семью.

Но работы пока не было. Ковальский сначала ждал, пока из Москвы перешлют письмо генералу Скоблину от его брата. Потом стал выяснять, где сейчас Скоблин, нашел адрес, написал генералу и получил приглашение приехать.

Во Францию Петр Георгиевич Ковальский, которому был присвоен агентурный номер ЕЖ-10, отправился первого сентября 1930 года. Так началась одна из самых успешных операций советской разведки в 30-х годах.

Поздним вечером второго сентября молодой человек в новом костюме прибыл в Париж. Большие вокзальные часы показывали четверть двенадцатого. Подхватив чемоданчик, молодой человек вышел на привокзальную площадь и взял такси.

Он остановился, как посоветовали в Вене, в отеле «Монсени». Заполнил регистрационную карточку, ночной портье протянул ему ключ.

Новый постоялец провел довольно беспокойную ночь. Незнакомый город, где говорят на языке, которого он не знает… И главное: как его встретит старый знакомый после почти десятилетнего перерыва? Ответное письмо, полученное в Вене, было вполне доброжелательным. Но какой будет реакция Скоблина, когда дело дойдет до откровенного разговора? Как поведет себя генерал: возмутится и потребует уйти? Вызовет полицию? Или затеет двойную игру и даст знать своим из контрразведки?

Утром Ковальский встал поздно и долго возился у зеркала, придирчиво осматривая себя. Костюм должен быть безукоризненным, лицо спокойным и довольным.

Ровно в одиннадцать он вышел на улицу и поспешил в русское концертное бюро князя Церетели на рю де Граммон — в бюро всегда знали, где находится жена Скоблина — известная певица Надежда Васильевна Плевицкая.

Ковальский выяснил, что Скоблины только что вернулись из-под Ниццы и обосновались в новом пригороде Парижа Озуар-ле-Ферьер. Ковальский отправился на вокзал. В пять часов вечера он сошел с поезда на станции, оказавшейся прямо в лесу. До пригорода ему было идти три километра. Французского Ковальский не знал, спросить никого не решился и смело зашагал по желтеющему лесу — как скоро выяснилось, в противоположную от Озуар-ле-Ферьер сторону.