Леонид Млечин - Алиби для великой певицы

— На каком языке вы предпочитаете говорить?

— На польском или на украинском.

— Неправда, — сказал агент на чистом русском языке. — Вы русский и коммунист.

— Что касается коммунизма, то я тринадцать лет веду с ним борьбу, — гордо сказал Ковальский.

— Неправда, вы коммунист. И у вас недавно был совсем другой паспорт. Где он, кстати?

Ковальский твердо решил отпираться до последнего. Полицейский был насупленный, высокомерный. В ответ и Ковальский разговаривал с ним довольно небрежно.

— Не притворяйтесь младенцем, — наседал полицейский. — Лучше скажите, где вы купили этот паспорт? Я советую вам не лгать, а говорить правду. Вам же лучше будет. Мы вам ничего не сделаем. Чем скорее скажете правду, тем скорее отпустим.

— Паспорт я не покупал, а получил в установленном порядке в Брно.

Агент полиции снял кепку и положил ее на столик.

— Мы знаем, что у вас совсем недавно был другой паспорт. А этот вы купили. Когда вы вернулись из Голландии?

Последний вопрос воодушевил Ковальского — может быть, они приняли его за другого?

— Я и паспорта не покупал, и в Голландии никогда не был. Кто-то снабжает вас неверной информацией.

Полицейский нахмурился и полез во внутренний карман пиджака за записной книжкой. Вытащил большую затрепанную книжку в кожаном переплете и начал ее листать. Нашел нужную страницу, затем открыл паспорт Ковальского и вслух прочитал его приметы, указанные в паспорте, сверяя их с записями в книжке. Читал он медленно, почти что по слогам, повторяя все время: «Так, так». Потом захлопнул спою книжку и посмотрел на Ковальского:

— Нет, вы коммунист, живете по чужому паспорту и недавно ездили в Голландию. В ноябре вы были в Вене?

— Не был.

— Как не были? Говорите правду. Чего вам бояться? В Австрии коммунизм не запрещен, и вам ничего не будет.

Ковальский молчал. Агент задумался и вдруг приказал:

— Встать!

Ковальский изобразил на лице изумление и нехотя поднялся. Агент осмотрел его с ног до головы, опять достал свою книжку и что-то в ней посмотрел.

— Сядьте.

Ковальский сел и возмущенно спросил:

— Я же вам уже сказал, что я не коммунист и в Голландии никогда не был. Что вас еще интересует?

Агент не обратил внимания на его слова.

— Покажите, что у вас в карманах.

Ковальский пожал плечами и сказал, что подчиняется силе, хотя по закону имеет полное право отказаться. Выложил на столик бумажник, деньги, перочинный нож и ключи.

Агент порылся в бумажнике, но не нашел там ничего интересного. Он принялся за чемодан Ковальского, открыл его, довольно поверхностно осмотрел вещи. Потом решительным жестом вывернул содержимое чемодана на кровать, начал выстукивать дно. Ковальский протянул ему перочинный нож:

— Если дело обстоит так серьезно, может быть, хотите, чтобы я разрезал подкладку?

— Не надо, — агент сразу утратил интерес к чемодану.

Он внимательно осмотрел купе, но других вещей у Ковальского не было. Тогда он принялся за Ковальского. Жестом приказав ему встать, обшарил его карманы.

Агент обнаружил офицерские списки и квитанции на письма генералу Скоблину.

— А это что? — торжествующе спросил он. — Списки членов вашей партии и квитанции на письма товарищам!

Видно было, что агент очень собой доволен. Обыск увенчался успехом, найдены важные документы.

— Вот видите, а не хотели сознаваться, что вы коммунист, — удовлетворенно сказал он и, подобрев, предложил Ковальскому сесть. — Теперь осталось только сказать, когда вы приехали в Австрию и где ваш старый паспорт?

— Ну если вы считаете штабс-капитана корниловского полка коммунистом, то мне нечего вам ответить, — раздраженно сказал Ковальский. — О каком старом паспорте вы говорите, я просто не могу понять. Когда я бежал из России, то получил, как и все, нансеновский паспорт. Он остался в Чехии, когда в Брно мне выдали новые документы. В Австрию я приехал 14 сентября 1930 года.

— Так вы офицер корниловского полка? — переспросил агент. — Я очень хорошо знал генерала Корнилова. Я видел его в Екатеринодаре.

Ковальский покачал головой. На этой площадке полицейскому не стоило с ним соревноваться.

— Сомневаюсь, что вы могли видеть Лавра Георгиевича в Екатеринодаре, — самым вежливым образом ответил Ковальский. — Корнилов был убит на подступах к городу.

— А на какой же, по-вашему, день штурма Екатеринодара был убит Корнилов? — неожиданно спросил агент.

Теперь уже Ковальский не думал, что его задержание было случайным, а не производивший серьезного впечатления агент полиции — легкий противник.

— Корнилов погиб на — четвертый день штурма, — сказал Ковальский. — Артиллерийская граната попала прямо в его комнату в штабе. А на второй день погиб мой полковой командир подполковник Митрофан Осипович Неженцев. На поле боя его заменил мой друг капитан Скоблин, ставший со временем Генералом. А новым командиром корниловского ударного полка Лавр Георгиевич незадолго до своей смерти назначил Александра Павловича Кутепова, тогда еще полковника.

— Откуда, кстати, пришла Добровольческая армия к Екатеринодару? С какой стороны реки? — продолжал агент.

Этот вопрос свидетельствовал о том, что агент действительно готовился к разговору с Ковальским. На такой вопрос мог ответить только тот, кто действительно сражался под Екатеринодаром.

— Конная бригада генерала Ивана Георгиевича Эрдели и 2-я бригада Богаевского, в которую входил корниловский полк, переправились с левого на правый берег у станицы Елисаветинской. Там был паром, — небрежно ответил Ковальский.

— А какой красный генерал выгнал Врангеля из Крыма? Слабенький вопрос.

— Не генерал, а командовавший Южным фронтом Фрунзе.

— А кто командовал частями Красной Армии во время первого похода добровольцев на Кубань?

— Кажется, Егоров и Жлоба.

— А Сорокина не помните? — прищурился агент.

— Я помню всех добровольческих полководцев, а красные меня не интересуют.

— Ну хорошо, оставим историю, — сказал полицейский. — Меня интересует другое: каким же образом вы, русский офицер, получили чешский паспорт? С какой стати чешское правительство выдает паспорта русским подданным?

Это был трудный вопрос, но Ковальского подготовили к ответу еще в Москве.

— Если вас это действительно интересует, я готов сказать вам правду.

— Давно бы так, — проворчал полицейский.

— Вынужден совершить краткий экскурс в историю, — начал я. — Одно время корниловский полк, в котором я служил, квартировал в Ставке Верховного Главнокомандующего. После неудачного корниловского наступления полк был лишен его имени и переименован в Славянский. Полк включили во 2-ю Чехо-Словацкую дивизию.

— Она тоже стояла в районе Бердичева.