Леонид Млечин - Алиби для великой певицы

А Костров, напротив, даже обрадовался. В том разговоре, который он намеревался провести со Скоблиным и Плевицкой, бывший штабс-капитан Ковальский ему только бы мешал.

Пароль Костров знал, фотографии генерала и певицы видел в Москве, поэтому вечером 21 то поехал к ним в отель. Представился и сразу же их увез — в гостиничном номере или в ресторане долгий и подробный разговор невозможен.

Устроились в квартире одного из сотрудников берлинской резидентуры — он был в отъезде. Беседа продолжалась с восьми вечера до часу ночи за хорошо сервированным столом — постарался резидент. Ни Скоблин, ни Плевицкая почти ничего не пили. Кострову это понравилось — разведчики боятся пьющих агентов.

Скоблин и Плевицкая хотели понравиться Кострову, и это им удалось. Он увидел в них великолепно информированных агентов, которым известно все, что делается в белых кругах, взаимоотношения генералитета. Они знали подноготную большинства вождей эмиграции, начиная с Миллера и Деникина.

Кострова больше всего беспокоила история с офицером-марковцем, который сумел нелегально проникнуть в СССР и вернуться.

— Наши коллеги, занимающиеся внутренней контрразведкой, установили, что в России действительно находился бывший командир первого полка марковской дивизии Дмитрий Анатольевич Слоновский, — сказал Костров. — Я привез с собой его фото. Посмотрите, пожалуйста, это не тот человек, которого вы видели на банкете?

Он протянул Скоблину небольшую фотокарточку. Скоблин тотчас же ответил:

— Это Слоновский, я его прекрасно помню. Но на банкете о поездке в СССР говорил другой.

Костров забрал фотокарточку.

— Я вас еще раз очень прошу, Николай Владимирович, во что бы то ни стало выяснить фамилию этого офицера.

В конце беседы Костров проинструктировал Скоблина:

— Ваша основная задача, Николай Владимирович, незаметно для окружающих и вождей белого движения активизироваться. Укреплять связи со всеми знакомыми вам деятелями РОВС. Никем не пренебрегайте, никогда не знаешь, от кого вдруг придет важная информация. По возможности избегайте того, чтобы вас считали рьяным приспешником генерала Миллера. У вас должна быть самостоятельная позиция — вы последний командир корниловского полка, хранящий заветы Корнилова.

Суховатый Костров старался быть любезным с Плевицкой.

— Мы очень рассчитываем на вашу помощь, Надежда Васильевна. Почаще выступайте на благотворительных вечерах ровсовских организаций. Тем самым вы создаете имя и себе, и мужу. Когда газеты пишут о вас, они пишут и о Николае Владимировиче. А ему необходимо выйти из тени.

Костров вновь обратился к Скоблину:

— Офицеры вашего полка находятся в различных городах Европы, вы имеете на них влияние. Поддерживайте с ними тесную связь, добейтесь того, чтобы они вас постоянно информировали обо всем, что им известно.

— Не думали ли вы над моим предложением перетянуть Туркула в Париж? — поинтересовался Скоблин. — Советую вам завербовать генерала. К нему можно подойти через жену. Это получится, ежели не пожалеете денег.

Командир Дроздовского полка генерал Антон Васильевич Туркул чрезвычайно интересовал ОГПУ.

— Мы одобряем вашу идею, — ответил Костров. — Напишите хорошее письмо Туркулу, пригласите в Париж. Более того, если Шатилов и РОВС откажутся помочь Туркулу деньгами, то мы сами дадим вам сумму, необходимую для его переезда в Париж.

По словам Скоблина, объединение бывших офицеров Добровольческой армии в Болгарии держалось только на Туркуле. Так что в иностранном отделе ОГПУ, во-первых, надеялись, что после отъезда Туркула в Болгарии начнутся интриги между кандидатами на его пост. Во-вторых, предполагали, что хорошие отношения между Скоблиным и Туркулом позволят использовать резкого, неуправляемого генерала для развала парижского штаба РОВС.

Впоследствии советской разведке пришлось сильно пожалеть, что Туркул оказался в Париже…

Дождавшись удобного момента, Костров торжественно объявил, что ЦИК СССР персонально амнистировал Скоблина и Плевицкую, все прошлые преступления против советской власти родина им великодушно простила.

Радостно возбужденные, они клялись в верности советской власти, в готовности выполнить любое задание Москвы. Костров считал, что они не врут. И тогда Костров попросил их кое-что написать.

Сдвинули на край стола пустые уже тарелки, отогнули скатерть, и Скоблин, а затем Плевицкая под диктовку Кострова написали следующее:

«Постановление Центрального Исполнительного Комитета Союза Советских Социалистических Республик о персональной амнистии и восстановлении в правах гражданства мне объявлено.

Настоящим обязуюсь до особого распоряжения хранить в секрете.

21.1.31 г. Берлин. Б. генерал Н.Скоблин».

Второй документ был серьезнее, но Костров все правильно рассчитал — супруги были так польщены вниманием Москвы, что не могли ответить отказом:

«Подписка

Настоящим обязуюсь перед Рабоче-Крестьянской Красной Армией Союза Советских Социалистических Республик выполнять все распоряжения связанных со мной представителей разведки Красной Армии безотносительно территории. За невыполнение данного мною настоящего обязательства отвечаю по военным законам СССР

21.1.31 г. Берлин. Б. генерал Н.Скоблин».

Вслед за Скоблиным письменное обязательство работать на советскую разведку дала и Надежда Васильевна Плевицкая.

Шувалов и Костров благоразумно решили, что нет смысла объяснять Скоблину, что на самом деле он работает не на разведывательное управление Красной Армии, а на ОГПУ. Эта аббревиатура производила слишком сильное впечатление на эмигрантов.

Костров отвез Скоблина и Плевицкую в гостиницу, а сам поехал в полпредство, В помещении резидентуры он сел писать срочную шифровку в Москву:

«Они оба произвели на меня хорошее впечатление, работать с нами хотят, видимо, безо всякой задней мысли, вполне искренне. Расстались мы друзьями, обговорив всю будущую работу (встречи, письма и прочее).

Мне стали ясны огромные возможности «Фермера» и перспективы его многолетнего использования. Он добросовестный и, если хотите, талантливый агент.

При условии хорошего руководства и если не допустим каких-либо ляпсусов, «Фермер» станет таким ценным источником, каких в рядах РОВС, да и в других эмигрантских организациях мы еще не имели.

Денег я дал «Фермеру» до мая. Дам еще немного на установку телефона (у них свой дом), на вызов Туркула в Париж. Обусловим все до мелочей в отношении будущей моей с ним связи. Словом, он с Веной ничего общего иметь не будет.