Абрам Старков - ...И далее везде

И это было не менее опасно, чем падение. С обратным креном. Теперь люди, ящики, приборы, инструменты сыпались из носа в корму — лодку выбрасывало к поверхности моря. Внизу — смерть, но она и наверху. Внизу раздавит океан, наверху разбомбит или протаранит враг. Акустик уже кричит:

— Миноносец идет на таран!

Вот как рассказывает об этом Щедрин:

«Да, кажется, наступает последний парад… Что ж, время терять не будем, через минуту опоздаем.

— Артрасчетам обеих пушек — в смежные с центральным постом отсеки! Приготовиться дуть среднюю по моей команде!

Поднимаюсь в боевую рубку. Достаю кормовой флаг. Противник ни на секунду не должен подумать, что всплываем для сдачи в плен. Мы всплываем для боя. Флаг своей Родины подыму на руках… Становлюсь на ступеньки трапа, берусь за кремальеры верхнего рубочного люка.

— Артрасчет, за мной!

Слышу топот ног. На трапе Хлабыстин, Булгаков, Бочанов. Несколько выстрелов, наверно, сделать успеем… Начинаю открывать люк. Шипит воздух…

— Продуть среднюю!

Вдруг неистовый крик из центрального поста:

— Лодка погружается!

— Артрасчету — вниз! По своим отсекам!

Спустившись в центральный пост, прежде всего смотрю на глубиномер — уже двадцать пять метров! Лодка стремительно проваливается, но нам еще кажется, что она идет вниз очень медленно… Слышим шум винтов миноносца над головой и затем оглушающие разрывы глубинных бомб. В носу лодки гаснет свет. Гремят падающие вещи, звенит разбитое стекло. Но теперь уже не страшно, мы в своей стихии — под водой…»

Я очень советую вам прочесть книгу Щедрина «На борту «С-56». А для того чтобы мой совет был убедительней, приведу три отзыва об этой книге.

Первый:

— Ничего не забыл наш батя, даже усы мои вспомнил…

Второй:

— Нас было сорок семь и про каждого — доброе слово…

Третий:

— Читаешь, и будто снова в море, в бою…

Нетрудно догадаться, что эти отзывы принадлежат людям, плававшим с Щедриным на подводной лодке, и что первым высказался ну конечно же Яша-торпедист. Он живет в Москве, в Сокольниках, давно уже не торпедист. Старший механик в научно-исследовательском институте химического машиностроения. Усы при нем. Пусть не такие пышные, без прежнего шика, но при нем. И он не собирается их больше закладывать.

Второй отзыв — сигнальщика Левчика, простите, Василия Ионовича Легченкова, слесаря с подмосковного завода. За эти годы он немного подрос, и теперь у него подрастают два «левчика», два сына, в отца зоркие. А у него зрение по-прежнему орлиное. Стояли мы с ним вечером на троллейбусной остановке у Пушкинской площади, долго не было машин, вон показались огни где-то около Моссовета, и Василий Ионыч говорит:

— Не наш — двадцатка.

Кто-то из очереди сказал:

— Гадаете?

— Двадцатый номер! — повторил Ионыч. Троллейбус подошел, и это был № 20. Вдали показалась еще одна машина.

— Наш, — сказал Легченков, — двенадцатый.

И не ошибся. Вся очередь глядела на человека с таким зрением. Нам нужно было ехать, а то бы я объяснил людям, что это знаменитый сигнальщик с подводной лодки, который в войну видел корабли за горизонтом.

Третий, чье мнение о книге Щедрина я привел, был Сергей Федорович Денисов, плававший мотористом на «С-56», а ныне главный механик одного из московских НИИ. У него, у Денисова, на квартире мы и собрались: три бывших подводника-гвардейца и бывший редактор газеты «Боевой курс». Это было как бы продолжение коллективного интервью, начатого зимой 1944 года. Мы тогда в редакции задумали сделать полосу, посвященную Щедрину. Лодка его довела к тому времени счет потопленных кораблей до десяти, экипаж кроме Краснознаменного стал еще и гвардейским, а самому Григорию Ивановичу присвоено было звание Героя Советского Союза. И мы решили подготовить коллективный рассказ экипажа о своем командире, собрали гвардейцев в редакции и из их выступлений составили страницу в газете под шапкой «Наш командир».

«Наш командир!» — они и сейчас его так называют, хотя уже давно вышли из-под его команды.

Сидят, вспоминают.

— Стоишь на мостике… Волна тяжелая, будто глина, окатывает тебя с головой. Снежная крупа сечет в лицо веником. А лодка, как живая, режет волну и несется сквозь снег… Оглянешься, командир рядом. Он всегда на мостике, когда проходим опасный район, когда взыграет шторм, или тьма над морем, или вот-вот ждешь противника. Очень я любил, чтобы командир — рядом. Даже видел тогда лучше.

— До чего ж ты стал складно, красиво говорить, Левчик, — вмешивается Лемперт, Яша-торпедист. — Но ты прав, дорогой! Мы все любили, чтобы батя наш был рядом. Помните, братцы, как мы задыхались в углекислоте. И как нас батя подбадривал из центрального поста. Голос его слышишь хоть и хриплый, с придыхом, а легче становится. Голос! И вдруг сам он к нам, к торпедистам, в первый отсек пришел. Мы ж там ото всего экипажа были оторваны. Как уж он добрался, не знаю. Стоит бледный, за переборку держится и говорит: «Потерпите, орлы, еще немного, и вырвемся!»

— Он всегда к экипажу без утайки, — сказал Денисов. — Людям — всю правду! В этом его главная сила. Ты, Левчик, помнишь, наверно, как мы промахнулись в надводной атаке.

— Помню. Я на мостике стоял. Вышли из снегу — караван немецкий. Неожиданно, не думали, что он тут.

— А я выпускал те торпеды, — сказал Лемперт, — ох и обидно было, что промазали.

— Но досадней-то всего командиру. И помните, когда мы ушли на глубину, он из центрального поста обратился к экипажу. Объяснил, что промах целиком на его совести. Я, говорит, выскочил на мостик, со свету не разобрался в темноте и, вместо того чтобы поручить атаку старпому, давно стоявшему на мостике, принял команду на себя — и промазал. Так, все как было, объяснил. Приношу, говорит, экипажу извинение и постараюсь искупить ошибку. Не всякий командир способен на такие беспощадные к себе слова.

Сидим, перебираем старые фотографии. У Денисова тоже не малый архив, связанный с боевой историей «С-56». Спрашиваю, где сейчас лодка?

— Долго еще в море ходила, — говорит Яша-торпедист, остававшийся после войны на сверхсрочной службе. — Вернулась на Тихий океан. Стояла у пирса, как учебная база.

Все сроки отслужил корабль, подходит час — на слом. Но имя лодки, слава ее не умрут.

— Вчера был у Григория Ивановича, — говорит Денисов. — Сказал, что решено нашу «С-56» сохранить и поставить на вечный причал во Владивостоке, как «Аврору» в Ленинграде.

Запись с диктофонной ленты. Голос Игоря Белоусова:

— Я был с отцом в последнем его плавании. Это в сорок пятом, как окончилась война. Мы ждали его домой с Дальнего Востока, где он руководил ледовыми операциями. И вдруг телеграмма, остается до осени. Я ему ответную, с напоминанием о давнем обещании. «Подрастешь, говорил, поплаваем вместе». Теперь мне исполнилось 16, я перешел в девятый класс, получил паспорт. И вот послал такую телеграмму, не очень-то надеясь на положительный ответ. А он последовал немедленно: «Вылетай в бухту Провидения, жду с Котовым». Вы знали Илью Спиридоновича? Прекрасный был летчик, и какой красавец! Тоже рано ушел из жизни… Мама, собирая меня в дорогу, говорила, что на корабле, она знает это, есть такая должность: штурманский ученик. Что я могу на штурмана попрактиковаться. Мама думала — поближе к отцу. А он, встретив меня на флагманском ледоколе, сказал: «Юнгой! В палубную команду». Так что я только иногда заглядывал к штурманам в рубку. А весь рейс — у боцмана под рукой, с матросами… У меня сохранился дневничок того времени. Записи тут коротенькие, в одну строчку. А некоторые обрываются на полуфразе. Засыпа́л, наверно, с карандашиком в руке. За день-то так намотаешься на палубе, что еле до кубрика доберешься…