Ирина Триус - Дорога длиною в жизнь

Что еще о себе… Я радиоинженер, окончил Киевский политехнический институт в прошлом году. После протезирования, вероятно, воспользуюсь рекомендацией института и буду поступать в аспирантуру.

Как видите, история очень и очень обыкновенная. Однако за свою жизнь я испытал немало страшного, видел много раз со стороны, как это страшное испытывают другие, как они поддаются своей судьбе, а не хотят идти ей наперекор. Я не хотел бы, чтобы моя жизнь превратилась в другую обыкновенную историю: водка, замкнутость в себе, безделье, злость на весь мир и все прочее, что с этим связано. Поэтому я изо всех сил пытаюсь доказать, что безвыходных положений нет. Человек в любой ситуации может и должен оставаться человеком. Препятствий для исполнения своей мечты практически не должно существовать. Нужна только вера в свои силы и бескорыстная поддержка окружающих.

Теперь по существу. У меня есть друг Гена Калядов, друг детства, друг по санаторию. Окончив школу, мы с ним разъехались: я в Кировоград, а он в далекий Новоаннинский (Волгоградская область). Нужно сказать, что парень обладает, на мой взгляд, большими способностями как художник. Кроме того, он неплохо пишет. Так вот, я за это время успел окончить институт, а он не может даже поступить. Новоаннинский расположен в двухстах километрах от Волгограда. Там есть только сельхозтехникум. Куда он только не обращался с просьбой помочь, но все безрезультатно. Совсем недавно я собрал его письма и прочитал все сразу. У меня нет слов! Каждое отдельное письмо не воспринимается так остро, но все вместе взятые — это трагедия, которая длится восьмой год и которой не видно конца. Мне бы очень хотелось, чтобы Вы прочитали эти письма. Генка живет в своем мире слов, чувств, где все сам рисует красками, и в них успокаивается. Стоит удивляться, как человек, перенесший и переносящий столько, смог сохранить чистоту взглядов и веру в человека. С другой стороны, как все несправедливо, так ужасно и жестоко.

Уважаемая Ирина Борисовна! Очень и очень Генке надо помочь. Но как это сделать? У Вас большой опыт, может быть, Вы подскажете?

Простите, пожалуйста, меня за беспокойство.

Уважающий Вас Валерий Марков».

Надо ли объяснять, что всю свою энергию направила я на борьбу за Генку. Валерий уже и без меня утвердился в жизни. А очередная операция — мы к этому привыкли.

«Здравствуйте, дорогая Ирина!

Честное слово, я огромную вечность таких сильных и взволнованных писем, как Ваше, не получал. Мне была и раньше знакома Ваша фамилия. Я ведь верный и преданный читатель «Комсомолки». Увидев знакомую фамилию, я ожидал трафаретных фраз и шаблонных увещеваний о силе духа, стойкости и прочем. Знаете, как я Вам благодарен за искренность и откровенность души, за то, что я Вас понимаю, как, кажется, никто другой на свете.

Мне говорят, что я еще молод, что в юности явления окружающей жизни подвергаются действию аффектации, что, мол, с годами все успокоится, войдет в норму, станет привычным и серым, как небо в ненастный день. Пролетают года, а я замечаю, что не могу всегда сохранять хотя бы видимое спокойствие. Я хочу, чтобы люди увидели мир моими глазами, поняли наконец, как дороги человеку участие и дружба, как все это неимоверно ценно и непостижимо — жить на земле. Только безвозвратно утеряв многое, понимаешь истинную цену счастья. Очень больно видеть, как люди разбрасываются им, превращают в забавную игру. Нам ли искать помощи и поддержки у этих людей?

Я ищу выход из тупика все эти годы, как окончил школу. Кажется, перепробовал все. Такое представление, будто находишься в комнате, в которой множество дверей, а в моих руках ключи. Двери закрыты, но ни к одной замочной скважине не подходит ни один ключ. Это и есть безвыходное положение, когда надо смириться с участью и ждать конца. Не хочу! Во мне еще что-то живет, зовет к действиям. А нас окружают люди, очень много людей, но, если поиски безуспешны, вокруг роботы, умеющие произносить слова. «Нет, — говорят они, — у вас громкого имени, да и геройства у вас маловато. Герои, они, знаете, вершины покоряют, опасностям и смерти в глаза смотрят, а вы только мечетесь и все время что-то вымаливаете у общества, которому взамен ничего не даете». Нам становится стыдно, и мы уходим, потому что для здорового общества мы — обуза. Быть героем трудно, потому что в году триста шестьдесят пять суток и лежать недвижимым зверски мучительно. Нельзя подняться и ощутить животворящую энергию мышц, а можно только думать, думать, думать… И хочется выть волком, протяжно и тоскливо.

Я не считаю трудную судьбу подвигом. Я считаю нормой поведения человека в трудный час быть сильным и мужественным. Но ему ничто человеческое не чуждо. И как трудно бывает порой, когда под тяжестью вдруг навалившихся бед и несчастий душа разрывается на мелкие осколки, а ты как нищий собираешь эти мизерные кусочки и старательно складываешь в кровоточащую рану, слабо надеясь на завтрашний день и на то, что кому-нибудь ты принесешь все же пользу или теплым словом согреешь чье-то усталое сердце.

Знаете, Ирина, я ведь почти ничего не знаю о Вас, но, кажется, уже знаком с Вами сто лет. Это прекрасно, что на земле в нашем беспокойном мире есть люди с такой огромной силой воли духа, как Вы. Я преклоняюсь перед Вашим мужеством еще потому, что такими качествами, по моему мнению, могут обладать только мужчины. Я безмерно рад, когда встречаю единомышленника, человека, которого могу понять с полуслова.

Дорогой наш настоящий человек, пусть у Вас найдутся силы превозмочь свою боль и все земные беды в этой бесконечной борьбе!

С глубоким уважением к Вам Геннадий Калядов».

«…Получил «Запорожец» и летом выезжаю в степь. Она чем-то напоминает мне море, на берегу которого я прожил свое детство и отрочество. А главное — о счастье! — начал работать. Художником-оформителем. Всю зиму работал до полной усталости, а комната была похожа на мастерскую: во всех углах стояли рамы и стенды, пахло краской и скипидаром. Весной я вырвался из комнаты, как из бомбоубежища, на свежий воздух, к реке. Весна для меня всегда как возрождение, потому что зимой я не могу выйти на улицу. Опять с опаской оглядываюсь на желтые высохшие листья — так не хочется снова кротом зарываться в комнате. Работы сейчас приносят поменьше, но и это счастье.

Спасибо Вам и Валерию за дружескую поддержку.

С уважением Геннадий».

От Валерия приходили лишь праздничные открытки. Сам он даже не писал о предстоящей операции. А я все писала да писала Генке.

Самое страшное известие о Валерии я получила тоже от Генки. Валерий не перенес операции и умер, хотя писал Генке: «Вообще операции не боюсь, но волнуюсь, как перед решающим стартом». Для него это был старт в большую жизнь. Ему предстояло столько сделать! Он шел по трудному пути, не сетуя на неудачи, несчастья, преследовавшие его, шел к своей вершине упрямо и настойчиво.