Ирина Триус - Дорога длиною в жизнь

«Ирина Борисовна! Я обращаюсь к Вам с просьбой. Напишите об этом замечательном человеке — комсомольце Валерии Маркове.

С глубоким уважением и благодарностью

Гена Калядов».

У каждого своя ноша, и нести ее надо самому. Только не говорите, что сильному все под силу — ему тоже тяжесть тяжела. И не ждите крика души — душа сильного не умеет кричать.

В первом письме кореянка Ада Кан писала, что лежит в ферганской больнице, не верит, что ее нельзя вылечить, и в знак протеста против отказа врачей перевести ее в московскую или ленинградскую хирургическую клинику объявила голодовку (!). Положение усугублялось тем, что Ада сирота.

Много пришлось похлопотать. Впрочем, даже и не очень много — только перешагнуть один барьер бюрократизма. И вот Ада (перелет в Ленинград вместе с сопровождающей сестрой за счет государства) на операционном столе. Немало довелось пережить. Пришлось еще долечиваться снова в Фергане — ее довели до состояния, в котором она могла обслужить себя, сидя в специальном кресле-коляске. Зато встали новые проблемы — учеба, приобретение специальности, получение квартиры, а потом и работы.

Аду за все эти трудные годы приходилось и поддерживать, и ругать, и стыдить, и обвинять в слабоволии. А в местные инстанции — писать, писать и писать.

И вот первые экзамены. Ада успешно поступила в педагогический институт, а затем и окончила его. В больничную палату на протяжении пяти лет приходили едва ли не каждый день преподаватели, однокурсники, комсомольские работники. Особенно сдружилась Ада с Наташей Бойко, в семье которой с тех пор Аду считают своим полноправным членом и не проводят без нее ни одного праздника или дня рождения.

— Выбор профессии был самым трудным и мучительным вопросом, — говорит Ада, — ведь мои возможности очень ограничены. Хотелось заняться таким делом, которое хоть в какой-то мере имело бы общественную значимость и вместе с тем приносило бы мне удовлетворение. Со статьи в газете о Юлиусе Фучике у меня начался новый, очень важный этап. Я нашла себя, свою дорогу в жизни.

И еще думала Ада, что именно ей, в ее положении, нельзя быть посредственностью ни в учебе, ни в работе. И оттого трудилась за троих — никто не знает, откуда брала силы.

Горисполком выделил ей квартиру, друзья и соседи нередко вывозят ее на улицу, утопающую в зелени. Сама Ада оказалась отличной кулинаркой и хлебосольной хозяйкой. И все — на коляске. Даже пол моет. Сейчас она мечтает об аспирантуре. Вся жизнь Ады — яркий пример мужества и стойкости.

— Все, что есть у меня, дали мне люди. Куда бы ни обращалась, находила поддержку. И отблагодарить людей можно только честной, полезной, добросовестной работой.

Я думаю все о том же: получать поддержку людей можно только с отдачей.

Письмо на телевидение:

«…Пять лет назад во время производственных занятий в школе я получил травму. Болезнь приковала меня к постели, оторвала от друзей, от работы. Я просил райком комсомола помочь мне найти какую-нибудь работу по силам, но, увы, из этой просьбы ничего не получилось. А ведь труд — это здоровье и лекарство для его восстановления, это радость и счастье… За пять последних лет у меня не было радости и, наверное, никогда не будет. Такое у меня было предчувствие. Но вот я узнал об Ирине Триус, узнал, с каким упорством она добилась места, в жизни, в трудовой семье народа, и возненавидел себя за малодушие и отшельническую жизнь, которой жил все эти пять лет, за потерю в мои двадцать три года веры во всех и во все. Теперь хочу думать о чем-нибудь хорошем, замечательном и жить с какой-то целью впереди…»

Я — Михаилу:

«Дорогой Миша! Прости меня за мое обращение на «ты» и по имени. Я делаю так не только потому, что ты моложе меня (мне тридцать восемь лет), но еще и вот почему: Мишей звали моего любимого старшего брата. Он был летчиком и погиб в первые месяцы войны, а лет ему было тогда ровно столько, сколько тебе теперь…

Двадцать три года — это еще очень мало для того, чтобы в любом случае считать свою жизнь конченой. И это как раз столько, сколько надо для того, чтобы также в любом случае активно бороться за свое место в жизни. Главное будет зависеть от твоей воли, упорства, настойчивости, а всего этого у тебя хватит, не может быть иначе. Не подумай только, что я на правах старшей по возрасту пишу тебе что-то вроде наставления. Просто у меня больше опыта, и не только в жизни, но и в самой болезни. И по этому своему опыту я хорошо знаю, что не всегда люди откликаются так, как хочется. И вот тут самое главное — не разочаровываться во всем и во всех, не ставить сразу на всем крест, не оставаться на всю жизнь пассивным и ни во что не верящим. К сожалению, за людей (не с людьми, а за людей) тоже приходится иногда бороться.

Знаешь, когда я заболела и сразу потеряла все, что составляет простое человеческое счастье, мне было тоже почти столько лет, сколько теперь тебе. У меня был друг, которого я любила и которому верила, как самой себе. Он оставил меня в самое трудное для меня время. Я переживала свои горькие потери в больнице. Я была на грани того, чтобы потерять веру и в любовь, и в друзей. Знаешь, есть такие, которые всегда жалуются: «Люди? Да где вы видели хороших людей?»; «Друзья? Не бывает на свете верных друзей!»; «Любовь? Нет ее!»

Мне стало страшно от мысли, что я тоже стану так думать, и я попробовала оглянуться вокруг, посмотреть на других. И тогда увидела и поняла, что, оказывается, бывает и по-другому. Человек может в минуты отчаяния потерять веру в людей, а может ее и сохранить и, значит, остаться на всю жизнь сильнее и даже лучше, ибо нет ничего страшнее (по крайней мере, мне так кажется), когда человек живет скептиком только потому, что его жизнь в чем-то не удалась.

Все это большой разговор, Миша, разговор о жизни, и мы непременно еще вернемся к нему, если ты, конечно, захочешь. Напиши мне все о себе подробнее. Может быть, стоит подумать над твоей судьбой вместе — одна голова хорошо, а две лучше».

Михаил — мне:

«Здравствуйте, Ирина! Очень благодарен Вам за письмо и особенно за откровенность, с которой Вы его написали.

Несчастье случилось со мной в селе, когда я сорвался с антенны и разбился. Я тогда учился в десятом классе. А в девятом занималась Мария, и в дружбе с ней я чувствовал очень большую радость. Хотелось ей нравиться, и я делал все, чтобы отличаться от товарищей и чтобы ей было приятно слышать обо мне. Сейчас и самому все это кажется наивным…

После долгого лежания в больницах я по совету врачей заказал приспособление, не дающее парализованным ногам подкашиваться в коленях, и стал учиться стоять, а потом и ходить. Получил коляску и начал выезжать на улицу. С Марией мы виделись, переписывались. Она даже дала слово, что будет ждать, когда я выздоровею. Но я сказал, что на это нечего и надеяться, а в таком состоянии никогда не позволю себе калечить чью бы то ни было жизнь. И ради моей любви к ней я просил, чтобы она не ждала меня и выходила замуж. «Только свадьбу гуляй, когда меня не будет в селе», — попросил я. Потом меня послали на два месяца на курорт, и в мое отсутствие она вышла замуж. Теперь у нее две дочери, и я очень рад, что она счастлива.