Ирина Триус - Дорога длиною в жизнь

«Пять лет назад, когда нам было всего по двадцать лет, мы, оба тяжко больные, встретились в харьковской больнице МПС. Там в общей борьбе за жизнь и родилась наша дружба, а потом и любовь. На протяжении пяти долгих лет мы жили письмами, поддерживали друг друга, как и чем только могли. Потом поняли, что жить врозь невозможно — у нас одна судьба! — и поженились.

Теперь я живу в семье мужа в городе Жлобине, Гомельской области. Муж мой, как и я, инвалид первой группы. Только я до болезни успела год поработать и потому получаю пенсию тридцать рублей. А Валентин заболел еще на школьной скамье и за отсутствием трудового стажа пенсии не получает.

В собесе Валентину говорят, что инвалидов детства должны по закону содержать родители. При этом ссылаются на отца: он машинист, хорошо обеспечен и должен помогать. Но мы не нужны родителям Валентина, и помогать нам они ни в чем не хотят. Только повторяют: «Пусть живут сами».

Питаемся мы отдельно, на мою пенсию. До магазина добираемся на инвалидной коляске, в непогоду сидим без хлеба. Как-то соседи чуть ли не собрание устроили: уговаривали мать Валентина, домохозяйку, помогать нам, — но ничто не тронуло материнское сердце.

Как нам жить дальше? Ехать ко мне домой, в Северный Казахстан, и там посадить мужа на иждивение моей, уже немолодой и тоже больной, матери? Это невозможно. Уехать одной? Оставить мужа? Тоже не могу — ведь мы вместе делим наше горькое горе. Где выход?..»

Мой адрес Валя Мурашова и ее муж Валентин Лобанов узнали из «Гудка». И вот осенним утром в квартиру постучал шофер такси:

— Привез вам двух инвалидов, встречайте!

Встречать вышла мама — я уже пятнадцать лет была прикована болезнью к постели. Валентин поднимался на третий этаж сорок минут — каждая ступенька, как и каждый шаг, дается ему ценой огромного напряжения. Валя — та вообще не может подниматься по лестнице, ее внесли на руках проходившие мимо школьники. Эти же ребята, ученики шестого класса сто двенадцатой московской школы, дали знать о случившемся на мою работу, и оттуда прислали на помощь комсомольцев — ведь на всех нас, больных, была только моя семидесятилетняя мать. Школьники вели себя по-взрослому и действовали, как видите, очень оперативно. Только смутились, когда все было сделано и мы принялись благодарить их: дескать, стоит ли говорить спасибо за такие мелочи? Славные мальчишки! Они еще не знают, что, когда человек попадает в беду, для него перестают существовать мелочи. Тогда рядом с тобой или равнодушие, или человеческое участие, и то и другое — не мелочь.

Итак, в мой дом вошло еще одно несчастье…

И все-таки соприкоснулась я в те дни не только с горем. Пожалуй, никогда за всю свою жизнь не ощущала я так остро всепобеждающую силу и красоту человеческой любви! Валентина и Валентин — они были как один человек. Помогали друг другу одеться, умыться, подняться, сесть. Помогали переносить боль, надеяться, верить. Помогали словом, взглядом, молчанием… Они жили и живут друг для друга. У них нет цветов, они дарят друг другу себя — самоотверженно, самозабвенно. Я соприкоснулась в те дни с чудом любви, и это чудо потрясло не только меня одну, но и всех, кто прямо или косвенно оказался затем причастным к судьбе этих двоих.

За те дни, что прожили у меня Валентин и Валентина, нам удалось связаться с Министерством социального обеспечения, с редакциями двух газет, с юридической консультацией. Незнакомый юрист продиктовал по телефону, как надо писать заявление в народный суд о взыскании алиментов с отца Валентина. У всех, к кому бы мы ни обращались, мы находили горячий отклик. Теперь можно было думать о дальнейшей дороге. В поезд Валентина и Валентину посадили комсомольцы с моей работы. Прощаясь, Валя сказала:

— Вот, оказывается, какие люди живут в Москве.

Мне очень хотелось, чтобы она поверила — хорошие люди живут везде.

Молодые супруги уехали. Но борьба за их счастье только еще начиналась. Полетели письма. Первое — Валиной матери. Нет, не для того, чтобы уговорить ее принять вместе с больной дочерью еще и зятя, такого же беспомощного инвалида. Что примет, в этом мы не сомневались. Но хотелось и ее поддержать, успокоить, заверить, что все уладится, устроится.

Другое письмо было адресовано народному судье: я просила его рассмотреть дело об алиментах вне всякой очереди и о том, чтобы решение как можно быстрее преодолело расстояние между Белоруссией и Казахстаном.

Следующее письмо полетело в Кокчетавское отделение Казахской железной дороги: там в доме отдыха паровозных бригад работает гардеробщицей мать Вали — Мария Яковлевна Мурашова.

И еще много писем было разослано по разным адресам. А тут еще в дороге случилось несчастье — потерялись документы Валентина, и восстановить их на таком расстоянии от Жлобина было тоже не просто…

Я понимала, что речь идет о двух человеческих жизнях. Но во все официальные инстанции, разным должностным лицам писала не о куске хлеба для них, нет. Я писала о том, что нужно спасти их любовь. Не знаю, была ли то счастливая случайность или закономерность, новее письма попали в добрые руки. Все!

Вот теперь я подошла к самому концу этой истории и снова умолкаю, чтобы все остальное вы узнали из письма Валентины:

«…Пишу Вам уже в новой квартире. Сбылись наши мечты, теперь можно спокойно думать о дальнейшей жизни. В квартире паровое отопление, водопровод. У нас с Валентином отдельная комната.

Начальник Кокчетавского отделения тов. Исмаилов оказался очень хорошим человеком, он для нас как родной, помогает всем, что в его силах. К нашему переезду в новый дом железнодорожники подарили нам кровати, шерстяные одеяла, постельное белье, шторы на окна и двери. Большое участие в нашей судьбе принимает начальник дома отдыха паровозных бригад Полина Андреевна Бугаева, она же мамина начальница.

Дело с алиментами тоже уладилось, и теперь Валентин регулярно получает с отца деньги. Но вы, конечно, представляете, с какой радостью мы бы работали, и мы постараемся работать, чтобы своим трудом отблагодарить людей за все.

Да, сколько у нас хороших людей! Больше не волнуйтесь за нас, мы теперь не одни и нашу радость хотели бы разделить со всеми, кто умеет переживать чужое горе как свое и радоваться чужому счастью как собственному…»

Мне нечего добавить к этому письму.

«Уважаемая редакция!

Мне очень нужно знать, правильно ли я поступила, потому что, приняв решение, не чувствую ни облегчения, ни удовлетворения, ни радости. Хочу услышать совет человека беспристрастного, ответ честный и объективный. Мне двадцать восемь лет, у меня много друзей, но лишь три года назад я встретила человека, которого полюбила. Он был робкий и милый, глаза его, казалось, видели не предмет, а цель. Был он внешне обыкновенный, без модных нарядов, многого не знал, не понимал, не умел. Говорю это не в укор ему, человеку, выросшему в многодетной сельской семье. В жизни он всего добивался сам. И хоть были мы с ним по-человечески и по образованию очень разными, я его полюбила. За что? Этого не объяснишь. Полюбила, потому что — единственный.