Ирина Триус - Дорога длиною в жизнь

Снова перешла на работу по своей квалификации. Рукописи ждут своей очереди в редакциях. По-прежнему отвечаю на письма — и словом, и делом. Налажен быт. Появилась снова в доме молодежь (теперь уже благодаря моему мальчику). Важно было преодолеть все невзгоды и сохраниться. Я часто срывалась, много плакала, не хотела жить…

Теперь я веду нормальный образ жизни. Мой духовный мир снова обогащается. Так, по крайней мере, хочется думать.

Это я подвожу итоги двух лет жизни без мамы ко дню своего рождения…

Почему-то некоторые люди (и даже мой любимый Горький!) считают, что жалость не может совмещаться с уважением. Это не так. Настоящая жалость — это сострадание.

Лежу живым комком боли. Но сегодня сквозь черноту боли пробился солнечный луч: у покойного брата Жени родился внук Женечка. Какое счастье!

Ценой долгих страданий я достигла такого состояния души, что при полной физической беспомощности, непрестанных болях, отсутствии каких бы то ни было внешних впечатлений, оставаясь в четырех стенах, в течение нескольких лет пребывая в них, по сути, одна, стала духовно независимой. Кажется, это называется самодостаточностью.

Я лежу у самого окна. Надо мной голубое небо с быстро перебегающими облаками. Вот одно такое облако, темное, кудлатое, наплывает на меня. Что над ним? Это мы уже знаем. А еще выше? Я имею в виду не луну или звезды. Я думаю о силе, которая управляет Вселенной. Быть может, она по частичке в каждом из нас? Но тогда она ведь не умирает. А она — это что? Душа? Ведь мы-то смертны, а жизнь продолжается. И еще: человек гораздо быстрее познает Вселенную, чем самого себя. И мне думается, что если мир действительно познаваем, то последним открытием будет человек и то, что я назвала сейчас душой.

В моей душе свое святилище. И покуда оно не исчезнет, будут силы.

Я одарена была невероятным счастьем — до самой зрелости жила в атмосфере любви. Это, пожалуй, самое совершенное счастье. Потеря его может сделать человека несчастным до конца дней. Но мне повезло: я познала это великое счастье, потеряла его, но осталась богатой им навсегда.

Не смерть, а жизнь приближает нас к умершим, ибо, пока мы живем, живут и они в нашей памяти.

Неверно предъявлять жизни безмерные требования. Все, что ею не дано, надо создать самому.

Есть ли смысл в страдании? Наверное, люди, познавшие его, глубже чувствуют, чем другие.

Необходимо действовать до тех пор, пока не останется никакой возможности для этого.

Как радостно сознавать, что даже в физическом одиночестве ты не одинока. Все, кого я любила, все, кого я люблю, — мертвые и живые — составляют мое богатство, которое нельзя отнять.

Большое сердце… Это царство внутренней жизни и доброты. Я познала таких людей. И потому грех жаловаться на все остальное.

Верно ли, что человек поймет другого, если пережил сам? Конечно, нет. Тому у меня множество примеров. Страдания озлобляют черствых, страдания углубляют светлые чувства добрых.

Лютый страх перед ожиданием очередной боли. Но ведь за тридцать с лишним лет я научилась терпеть. Не за утешением приходить к людям, а утешать. Трудно и жадно жить. И все же, все же…

Когда я спросила у больного менингитом, которому ежедневно вводили в спинной мозг лекарство (он был мужественный человек): «Это очень страшно?» — он ответил: «Нет, я привык». — «Привыкнуть к такой боли?» — «Нет, к страху».

Страдая от боли, нельзя о ней кричать.

У каждого человека бывает своя война. С болезнью, с душевной болью, с трудной судьбой, с предавшей любовью. Но это свое, личное. И тогда надо непременно вспоминать войну народную: горела земля, и нещадно лилась кровь наших отцов и братьев за овладение какой-нибудь высоткой. То была судьба общая, и, если помнить об этом, свое, личное отойдет на второй план.

Самое главное в друге — надежность. И если друг проверен, испытан, на него нельзя обижаться. На земле не так уж много настоящих друзей.

Зачем горевать о прошлом? Ведь оно в нас. Зачем тревожиться о будущем? Все равно, что бы ни случилось, мы переживем. Но так не получается. Мы смертно горюем о прошлом и тревожимся о новых печалях.

Любить — это значит множить счастье любимого и в любую минуту уметь принять его горе.

Хотя уже давно жизнь вступила в полосу зрелости, впереди еще так много желаний, разрывающих грудь. Успеть бы!

Жизнь сложна. Человек сложен. Но не пользуемся ли мы этими древними истинами, чтобы искусственно усложнить самое простое, оправдать дурное или просто уйти от оценки?

О этот оптимизм благополучных, сытых людей! Они гордятся своим оптимизмом — вот ведь и в дождь гуляют, не клянут непогоду. Ставят себя в пример поверженным. Душа негодует, но молчит, потому что и впрямь в ней что-то сломалось, — ведь слезы не подтверждают собственный оптимизм. И даже гордясь перед сытыми, нельзя их унять. Слезы при людях недобрых всегда унижение. Они — не ты, поборовший необоримое! — сильные духом. Поэтому в арсенале твоего оружия может быть все, кроме слез. Впрочем, не приносит облегчения и озлобление против них, сытых и непонимающих.

Уступать болезни нельзя. Ее надо одолевать. Всеми силами. Каждый день. А когда боль на время отступит, забыть о ней. Тогда будет жизнь обычного человека со всеми его заботами, трудом, радостью. Как это ни парадоксально звучит, больному человеку радость гораздо доступнее, чем здоровому. Он будет радоваться тому, мимо чего здоровый пройдет, не заметив. Но зато какой ценой приходится нам платить за каждую радость! И все равно: любой ценой — мы за радость!

Я вижу, как в вечной погоне за земным богатством люди остаются нищими духом. Они не умеют любить, сострадать, видеть красивое, разве что только красивые тряпки. У них нет ни высоких целей, ни смысла жизни — об этом они просто не задумываются. Только забота о себе. Боже, как скучно!..

О, я пришла к выводу, что переживать свои трудности и поражения надо в себе, не обременяя ими окружающих. Молча. Стиснув зубы. По-настоящему мною никто не заболеет — у всех свои душевные болячки. Впрочем, это ведь и не надо. Помогать, а не искать помощи — в этом высокое призвание сильного человека.

Вот она, наша дача. Я закрываю глаза, и спустя много лет встает она передо мной. Дача-то не наша, конечно, но мы из года в год снимаем ее. Я лежу в саду, среди стройных высоких сосен, работаю и время от времени посматриваю на все, что окружает меня. Как легко дышалось! Как радостно было смотреть на землю и небо! Словно страницу за страницей открывала я каждый новый день. И солнце. И дождь. И ветер. Все было любо, потому что жила я, окруженная любовью. С уходом семьи ушла сказка…

Все, чего мне не хватает, я стараюсь додумывать.

…Лежу на своем щите на пароходе. Здесь Волга широкая. А берега покрыты, как мне видится из окна, девственными лесами. Погода ветреная, дождливая и холодная, и потому на всем пароходе мы почти одни. Начинается буря. Мне помогают потеплее одеться и выйти на палубу. Она пуста. Удается, опираясь на перила, постоять на палубе пять минут. Сейчас Волга так разбушевалась, что похожа на море: волны бьются о борт парохода и, кажется, вот-вот опрокинут его. Только брызги, попадающие на лицо, не соленые. Небо тяжелое, темное и низкое. Гроза на реке — истинное величие. Начинается ливень…