Ирина Триус - Дорога длиною в жизнь

Лечит меня удивительный доктор — Лев Евсеевич Бродов. Он же заведующий отделением. Из тех немногих врачей, кто так остро реагирует на человеческие страдания, — отсюда его полная самоотдача больным. На громкий стон он прибегает даже раньше сестры. Мне посчастливилось: когда меня привезла «скорая»,он сам и дежурил. При нем мне ничто не страшно — он спасет, выручит, поможет. И еще такому врачу как-то неловко жаловаться: жаль не себя — его. И так хочется улыбнуться — это ему награда.

Сейчас, когда мне уже легче, тянет к людям. Иногда кому-нибудь из больных удается проникнуть ко мне поболтать и в чем-то помочь. Вообще болезнь — это тот же бой, а больные — боевые друзья. Надежная опора друг другу.

Скоро ночь. А на ночь я повторяю про себя как молитву: «Мамочка, свет мой, сделай так, чтобы мне уснуть. И чтоб не снились кошмары…»

Ура!!! Я возвращаюсь домой! Кончился страшный сон, и снова — в жизнь! Меня увозят на каталке, провожают и сестры, и больные. Дома ждет мама. Друзья. Работа. Пережитое забудется, счастье жизни останется. Ты, судьба, у меня одна, а нас, борющихся с тобой, много. Поэтому мы победили. Теперь — жить, жить, жить. Тысячу жизней прожить.

Я за городом. Рядом летний сад-лес с несмолкающим пением птиц. Подо мной шелестящая от ветра трава. Вверху голубой полуденный небосвод. На мне тепло солнечных лучей. Все запомнить надолго, чтобы потом не томиться, не сохнуть по этому.

Сумерки после дождя. В воздухе висит сиреневый туман. Спокойно дышит паром земля. Смотрю на все это и думаю о том, что никогда не разлюблю жизнь и не погребу свои безнадежные надежды. Я заворожена жизнью, и не обходят меня земные радости.

И все-таки я живу! Встречаю рассветы, провожаю закаты, вижу солнце, смотрю на звезды. Смеюсь, плачу, люблю, тружусь. Будь же ты благословенна, жизнь, дающая радости и печали!

Мой приятель — яростный охотник. Изображение собаки, им же написанное акварелью, висит в моей комнате. Если бы машина могла проехать в лесную чащу, он взял бы меня с собой на охоту. Но я даже не успела увидеть отлет журавлей. Я многим осталась богата — обделила меня судьба природой, и мне, столь влюбленной в нее, этого судьбе не простить.

Моя жизнь тяжела. Я устала и измучилась. И все-таки каждый год приходит весна!

Долго, мучительно страдаю: очередное обострение. И говорю себе: трудной судьбе может противостоять только спокойное мужество, которого должно хватить на всю жизнь.

Нельзя позволить боли распоряжаться тобой.

Когда сильно страдаешь, стоны увеличивают боль, озлобление может уменьшить ее, но принижает человека — нельзя позволить себе ни того, ни другого.

Все мое тело — костер, на котором горю я сама. Во мне все болит, и нет от этой боли никакого лекарства. Писать и говорить почти невозможно. Надо только ждать, изнемогая, конца обострения. И тогда костер разожжется в самой душе, уже иной, добрый, пламенный, рождая новые строки моей скромной поэзии.

Наверное, надо верить в невозможное — тогда ты сильнее смерти.

Если бы в мои сети попала золотая рыбка, я не просила бы у нее вернуть все, что было у меня до первого крушения и первых утрат, — это даже ей не под силу. Я просила бы сохранить яркость чувств, которую, как мне думается, под гнетом страданий можно утратить. Пожалуй, даже я р о с т ь чувств, чтобы жить, оставаясь до конца человеком. Жить, творить, любить вопреки демону, овладевшему моим телом, но не душой. Но нет на свете золотой рыбки и не у кого просить пощады.

Жизнь исказнила меня, и я измаялась на своем пути. Когда-то, коротких три года, моя тяжесть делилась на двоих — он был здоровым и сильным. А сейчас — делить беду со старенькой мамой? Так оно и есть. Но в этом не облегчение, а только удвоенное страдание: зачем загублена ее старость?

Наскрести бы еще горсточку счастья. Мне много не нужно — не отдать болезни последние рубежи.

Я с первых дней болезни объявила ей войну. Иной раз вступая в смертный бой. Душа была переведена на осадное положение. И все-таки всякой войне приходит конец. Конец моей придет только со смертью.

Не стоит жалеть о том, что было. Не стоит жалеть о том, что будет. Лишь бы суметь сберечь то, что у тебя есть.

Делить хлеб с голодающим гораздо легче, чем тепло души со страждущим.

О эти бессонные ночи, полные боли, тоски и отчаяния, когда не можешь не стонать, не причитать, не проклинать! Но только кого?..

Давно, когда я была еще молодой и только начинала болеть, про себя просила маму не отдавать меня болезни. Я скорее чувствовала, чем понимала: это навсегда. Оно тянется уже тридцать лет. Мама не сумела отвоевать меня. Но этот верный солдат так и остался стоять на страже моей жизни, видимо, до конца своей.

Я всегда мечтала увидеть далекие земли, синие моря, снежные вершины гор. Мечтала о жизни в пути. Оттого и выбрала профессию путейца. Действительность оказалась суровой. На пути зажегся красный свет, и все остановилось. Но я оцепенела лишь на время, ведь болезни остановить мысль и душевные устремления не удалось.

Есть у меня серебряный медальон — его подарили родители мне еще в детстве. Ношу его всегда. В нем — лица любимых. А снаружи маленький хризолит. Этот зеленый огонек для меня символичен: сраженная неподвижностью, я осталась в пути.

Приходится не просто терпеть, а бороться!

Я часто испытываю горе, боль, страдания, но только не чувствую себя несчастной.

Иной раз чувствую себя виноватой, оттого что, выдержав все удары, живу и работаю, а моих близких нет.

Как тяжело засыпается или вовсе не спится. Иногда побеждает боль, и тогда не до грез. А когда обволакивают грезы, не замечаешь, как приходит рассвет…

Самуил Яковлевич Маршак говорил: «Хороший человек — это тот, у кого добрый ум и умное сердце». Ну а если ум хитрый, возможно ли доброе сердце? Или хитрость всегда зла? Трудно верить в доброту хитрого человека, но только хитрость всегда идет окольными путями и почему-то чаще всего попадает в цель.

Кругом березы, вязы, кусты, а я тоскую по соснам. Высоким, стройным, могучим. В эту пору земля бывает уже устлана колючими иглами. А в грозу сосны раскачиваются сильнее берез, создавая ощущение бури, созвучной моему душевному настрою.

По-настоящему плохих людей нет. Даже в самом плохом есть что-то светлое. Надо только суметь подобрать ключик и повернуть это светлое к себе. Тогда человек совершит маленькое чудо и превратится в хорошего.

Болит сердце — одна сплошная душевная рана. Утром, просыпаясь, думала: мама не пришла ко мне в больницу вчера, не придет сегодня — что же случилось? Ах да, она ведь умерла… Стало жутко…

О это неизбывное, как боль, проходящее через всю жизнь: «Потерпи. Ну еще потерпи немножко!»

Нет безвыходных положений. Есть равнодушные люди, создающие видимость таких положений.