Павел Бажан - О науке и не только

Просыпаюсь от сдавленного крика — отец стрелой метнулся к третьей полке на противоположной стороне купе, шум, и все стихло. Наутро мне объясняют, что поездной вор пытался украсть вещмешок, но отец успел вовремя.

Отец, Бажан Иван Дмитриевич, 1904 г. р., воспитывался матерью, Бажан Домной Родионовной, пекарем, без отца. Его биологический отец, какой-то служитель культа, примкнул к революционному движению, был арестован, сослан в Сибирь, да там и сгинул. Поэтому отец получил фамилию матери.

О его детских и юношеских годах мне ничего не известно.

Знаю только, что в конце 20-х годов он поступил на рабфак технологического института пищевой и холодильной промышленности в г. Одессе — была такая форма подготовки рабочих и крестьян для поступления в высшее учебное заведение — затем учился в этом институте и закончил его приблизительно в 1935–1937 г. К этому времени он был женат, была дочь Нина, будущий врач, и намечалась дочь Мила. Далее опять провал в его биографии и знакомство с моей матерью в 1939 г., разрыв с первой семьей. О этих годах отец ничего не рассказывал, понятно почему. В Одессе он научился виртуозно ругаться матом, в том числе по настоящему трехэтажным, играть в бильярд, преферанс и стал инженером-технологом молочной промышленности. В ноябре 1939 г. был мобилизован на советско-финскую войну, и после ее окончания направлен на молочный завод в г. Резекне. С матерью они жили в гражданском браке вплоть до 50-х годов.

Отец любил А. И. Микояна, в его время — наркома пищевой промышленности, подарившего ему, выпускнику вуза, часы на банкете в честь окончания института. Не любил И. В. Сталина, поутру слушал «Голос Америки», писал матери с фронта пронзительные письма, с войны привез офицерскую сумку и несколько трофейных открыток. Сравните с достижениями маршала Жукова, который гнал себе из Германии трофейное барахло эшелонами.

Отец умер в 1973 г., на его похороны приехал из Украины его двоюродный брат Павел (?) Долина, парадный пиджак которого весил несколько килограммов, и на котором места не было от орденов и медалей. От него я узнал, что 14-летний герой-партизан Керчи Володя Дубинин умер на его (дядиных) руках, а мой отец был трусоват. К сожалению, его рассказом я не заинтересовался, а зря.

Потом я прочитал, что Володя Дубинин в 1941 г. спас свой партизанский отряд от затопления фашистами в катакомбах, а в 1942 г. был послан установить связь с другим партизанским отрядом, но по дороге столкнулся с советскими бойцами морского десанта и вызвался провести их в каменоломни через блокирующее отряд партизан минное поле перед каменоломней. Володя подорвался на мине вместе с четырьмя саперами. Значит, мой дядя был в числе штурмовавших Керчь бойцов морского десанта.

Про дядю, приехавшего на похороны отца, очевидцы мне рассказали следующую историю (он сам о ней нам не рассказывал). Видимо, устав от отцовского сидра, дядя пошел выпить пива. Тогда (в 1973 г.) пива в магазинах практически не было, а продавалось оно в специальных пивных ларьках в розлив. Дядя скромно встал в конец длинной очереди. Через какое-то время у ларька появился какой-то приблатненный тип, который полез за пивом без очереди. Возникла ссора, схватились за грудки, и верх стал одерживать лезущий без очереди. Дядя спокойно подошел к нему и без слов так врезал тому, что наглеца как ветром сдуло. А дядя снова встал в конец пивной очереди.

Сидя у гроба отца подшофе, однажды он произнес: «Да, Ваня трусоват был. Помню в 1920 г. Красная Армия брала Кременчуг, занятый махновцами (напоминаю, что в 1920 г. отцу и, видимо, дяде было по 16 лет). Передовые отряды Красной Армии не могли продвинуться — их останавливал пулемет на крыше одного из домов. Мы полезли на эту крышу, видим, махновец за пулеметом один. Ваня-то трусоват был, а я подкрался к нему сзади, взял за ж… и выбросил его вместе с пулеметом на х…». Вот такие, оказывается, у меня родственники.

Как приехали мы в Рогачев, я не помню, помню лишь, что в песке у Днепра было огромное количество пуль, осколков, пустых обойм, а игрушкой у меня был немецкий пистолет-пулемет, видимо, МР-40 или МР-41(«Шмайсер») с деревянным затвором, изготовленным отцом, и пустым магазином. Помню, к нам ходил из ближайшего лагеря для военнопленных высокий худой немец, который подарил мне очень точную деревянную модель грузовика, сделанную им самим из дерева.

Наверное, родители подкармливали его, отрывая от своего стола. Никакой вражды к нему я не заметил. Кстати, о питании. Память сохранила и такой эпизод (наверное, это был 1946 г.). Зима, темно и холодно, и мы всей семьей руками разгребаем какую-то промерзшую кучу, выискивая огрызки мерзлой картошки. Дело было ночью, а значит, действия наши имели противозаконный характер или считались постыдными, ведь отец был начальником строительства (восстановления) завода сухого и сгущенного молока.

Сейчас для меня кажется странным, что родители легко отпускали меня с ребятами без сопровождения взрослых куда угодно, даже купаться на реку (Днепр), где я однажды чуть не утонул. У берега были причалены плоты, по которым мы с ребятами бегали и прыгали из озорства. После одного из прыжков я провалился под воду, и никто этого не заметил.

Помню ужас, бревна над собой с проникающим сквозь щели между ними солнечными лучами, мои судорожные взмахи руками, нехватку воздуха и — чудо! — вдруг просвет между бревнами, куда я рванулся из всех сил. Когда я вынырнул, кто-то вытащил меня из воды. Родителям об этом доложено не было, иначе это запомнилось бы — порка всегда запоминается.

Еще одно из воспоминаний детства той поры (в Рогачеве).

Как доподлинно было дело, не помню. Но помню многозначительный шепоток «Бажана забрали», пронзивший меня ужас события, может быть, инициированный страхом взрослых, свой рев. Как выяснилось потом, отец, рыбача, случайно забрел в запретную зону под мостом через Днепр, соединявшим поселок молокозавода с городом на другом берегу, где и был задержан вооруженной охраной и препровожден в комендатуру. Долгое время после войны мосты через реки на стратегических направлениях считались объектами военной инфраструктуры и охранялись. На выручку вместе со мной поехал на американском виллисе десант, возглавляемый фронтовым другом отца Львом Сергеевичем Коссовым, бывшим полковым разведчиком, закончившим войну капитаном. Помню ощущение надежды, ветер в лицо, какой-то развевающийся белый шарф и Льва Коссова за рулем, красивого, спокойного и уверенного, небрежно-мастерски ведущего виллис.

Лев Сергеевич Коссов на фронте полюбил связистку Нину и после войны к прежней семье не вернулся. Он работал вместе с отцом до примерно 1952 г., после чего его забрали в Москву — до конца советской власти Москва формировала свой кадровый потенциал, приглашая на работу в главки министерств лучших специалистов с периферии и обеспечивая их квартирами. После 1992 г. ситуация изменилась коренным образом — приглашения в Москву специалистов «с линии» стали невозможными вследствие частнособственнического подхода к жилищному вопросу, и теперь в министерствах и ведомствах Москвы практически не осталось профессионалов, знающих производство и специфику работы курируемых ими отраслей промышленности. О моральных принципах семьи Коссовых нельзя судить по обстоятельствам их брака, важно, что и муж, и жена всю их жизнь уважали и поддерживали друг друга, растили дочь добрым, отзывчивым человеком, были настоящей советской семьей. Маленький штрих: Нина Сергеевна была коммунистом, причем старой закалки, и нещадно выступала с критикой положения дел на своей работе на одном из молокозаводов Москвы в Останкино, за что, естественно, не снискала любовь начальства. Дело дошло до увольнения по сокращению штатов, при этом муж, Лев Сергеевич, работал начальником одного из главков министерства мясной и молочной промышленности СССР. Но он и пальцем не пошевелил для предотвращения такого поворота событий или восстановления ее на работе. Личное — в последнюю очередь, на этом и стояло советское общество.