Павел Бажан - О науке и не только

Относительно фронтовых романов. Кто бросит камень в мужика, пусть даже женатого, который четыре года в холоде и в грязи, каждый день рискуя своей жизнью, вдруг влюблялся или заводил роман. Зачастую довоенный брак был неудачным, как у Л. С. Коссова, но везде и всегда мужчине плохо без женщины. А мало ли измен, адюльтеров в гражданской жизни?

Помню, в 1954 или в 1955 г. отец взял меня с собой в Москву, куда он ездил регулярно для отчета в министерстве.

Естественно, Кремль, мавзолей Ленина, метро, но об этом вспоминается с трудом. А вот вечеринка в старом одноэтажном деревянном доме на Таганке запомнилась.

Несколько фронтовых друзей, мужчин и женщин, в большой комнате за столом, в том числе мой отец, вино, разговоры. Я в углу комнаты, в чем-то копаюсь, не обращая внимания на «отдыхающих». Но вдруг высокая (как мне показалось) белокурая красивая женщина взяла трофейный аккордеон и под свой аккомпанемент с чувством запела народную песню «На муромской дороге». Дойдя до слов «мой миленький женился, нарушил клятву он», горько зарыдала, и все бросились ее утешать. Думаю, что это была фронтовая подруга отца. Это к вопросу о любви на фронте и о том, надо ли брать детей на вечеринки взрослых.

Кстати, я читал письма отца матери с фронта. Сколько в них было обнаженного чувства и надежды!

Еще одно яркое воспоминание. Я дома и громко реву, добиваясь от родителей помощи лошадке. Я почему-то вижу себя реально маленьким мальчиком (мне, наверное, было пять лет) в чистенькой одежде и с береткой на голове. Наконец мы по тропе среди высокой травы пошли в низину к лежащим там животным, которых, видимо, отвели умирать на лошадиное кладбище. Их там много, и самая близкая ко мне лошадь поднимает голову. Отец скармливает ей кусок хлеба, посыпанный солью…

Теперь мне кажется странным, почему обессиленных животных не съели, ведь сами-то ели мерзлую картошку…

Про голодные послевоенные годы. Как-то по поселку среди мальчишек пошел клич: «Все на станцию, там цистерна с патокой течет!». Весь поселок строителей завода ринулся туда.

Помню черное блестящее брюхо цистерны, вытекающую из нее вязкой, на вид твердой струей патоку, движущуюся бесконечную людскую очередь и счастливчиков с полными ведрами, склянками, идущих обратно. Я, конечно, не удержался, как и многие, начал пальцами доставать тягучую полупрозрачную сладкую массу из своей тары и жадно поглощать ее, за что тут же поплатился продолжительными рвотными судорогами.

Наверное, в 1948 г. мы с Коссовыми завели на две семьи корову и свинью. Помню забойщиков с паяльными лампами, помню, что была колбаса, сделанная из кишок и мяса нашей свиньи, но вкусности ее не помню. Зато хорошо запомнился первый в моей жизни торт «Наполеон», который приготовили, в том числе, из молока нашей коровы по какому-то важному случаю. Я получил свою порцию и при всех буквально проглотил ее, чем вызвал бурное негодование матери, отвесившей мне пару подзатыльников. Ей, видимо, стало стыдно за мою прожорливость, а может быть, за мой голод. Я-то полагал, что наказан ни за что, ведь не стянул же я этот кусок, мне же его дали! Видимо из детства запоминаются эпизоды, сильно подействовавшие на психику ребенка, вызвавшие реакции сильной обиды на несправедливость наказания, жалости, отчаяния.

В 1949 г. завод, восстановлением, а правильнее строительством которого руководил отец, дал продукцию, и тогда я впервые попробовал сгущенку на вкус — отец взял меня с собой на завод мыться в душе, после чего мы зашли в лабораторию, в которой отцу налили мензурку спирта, а мне — пару ложек сгущенного молока в блюдечке. Увы, на пользу мне сгущенка не пошла — меня стало жестоко рвать прямо на территории завода под светильником (запомнил же) заводского освещения консольного типа (тогда большая редкость).

Интерес к противоположному полу у меня пробудился рано, лет в шесть. И лет до 13-ти я не мог понять, что же заставляет взрослых ложиться вместе, и как это таинство любви и зачатия происходит. Мои друзья той поры были такими же дураками.

В 1948 г. отца переводят на строительство завода сухого и сгущенного молока в г. Овруч, а летом 1949 г. за нашими пожитками, за матерью и мной приходит от отца грузовая машина — студебеккер. Я только переболел корью и, как говорят, чуть не умер, поэтому не участвую в сборах, только наблюдаю. В дороге на ночь остановились у какой-то реки, и я вижу высокую, полногрудую, крепкобедрую, полностью нагую женщину, с черным треугольником в ложбине между ног, не стесняющуюся никого, уверенную в своей женственной силе, спускающуюся к реке купаться. С трудом понимаю, что это моя мать.

В глубине украинского Полесья, в г. Овруче в мою жизнь вошла бабушка по отцовской линии. Вспоминаю, как она ведет меня церковь, но самой церкви не помню, лишь большую площадь с возвышающимся в отдалении храмовым строением. В функции бабушки в том числе входил надзор за мной, когда я ходил без отца на рыбалку. Бабушка Домна Родионовна была хорошим человеком, и я часто с теплотой вспоминаю ее и ее кулинарные шедевры — маковейки (нарезанные коржи в сладкой воде с растертым маком), жаворонки (булочки), хворост, вареники с вишней. А вот дедушка по материнской линии, Иван (Прохорович?), маляр по роду занятий, для меня — загадка. Он приехал к нам жить в Рогачев, да там вскоре и умер. У него был большой сундук, в котором он хранил свои вещи. На этом сундуке я потом спал.

Когда семья садилась пить чай, он лез в свой сундук, доставал кулек с конфетами-подушечками (это была большая редкость в те голодные времена), пил с ними чай и никого ни разу этими конфетами не угостил.

Бабушка была неграмотной и верила в бога, но никому своей веры не навязывала, кроме меня. Ее старания пропали даром, тогда меня религия не заинтересовала, хотя, думаю, я и свечку держал, и крестился правильно, и даже слова молитв повторял. А вот мои старания по обучению ее грамоте завершились успешно, и бабушка до конца дней своих благодарила меня за это.

Переходить к моему главному делу в жизни — науке — пока рано, потому что в детстве и юности не было никаких предпосылок, что я буду научным работником. Поэтому расскажу о других интересных для меня событиях моего детства и юности. Хотелось бы, чтобы читатель обратил внимание на то, в каких обстоятельствах появлялись ростки моей будущей личности.