Михаил Салай - По знакомым дорогам

…как переходили Тетерев и людей сбивала с ног вода — хоть и неглубокая, а быстрая река! Переворачивало повозки, поэтому грузы, боявшиеся воды, брали на плечи, верховых лошадей навьючивали. А Яков Федорович Коротков вдруг говорит мне: «Посмотри, командир, как чапаевцы своих женщин уважают…» Я следил с берега за переправой, посмотрел левее. Партизаны чапаевского отряда несли женщин на себе. Все медсестры, кухарки, диверсантки легли на партизанские плечи, обхватив себя для верности за ноги. Так ребята — венками — и держали их над бурной рекой.

Хочется думать, что мой, безусловно, фрагментарный рассказ об этом большом и сильном бое все же передаст читателю, что нашим партизанам было уже по плечу вести открытый бой с превосходящими силами противника. Иначе в таком бою мы могли бы быть поголовно истреблены. Не так вышло благодаря умению и храбрости наших бойцов и командиров.

Само собой разумеется, что я не мог видеть и даже знать всего. Схватки шли на большом пространстве и со многими неожиданностями. Вспоминаю, как рассказывали о своем командире Порфирии Вонархе люди из отряда имени Щорса, в частности — Бойко:

— Во время боя он птицей летал на своей рыжей, с белой лысинкой на лбу лошади и успевал всюду. Он немедленно появлялся там, где было страшнее и рискованнее всего. Может, и не стоило командиру так рисковать жизнью, но мы, бойцы, любовались и гордились им.

Все рисковали. Но потому, наверно, и сожгли два вражеских танка, несколько бронемашин, много автомобилей с грузами и пехотой, подорвали склад боеприпасов в Приборске, разрушили там же узел связи, перебили десятки захватчиков… Бой, начавшийся до рассвета, стал стихать, когда солнце уже вышло, багровело в тумане.

Из-за Днепра, до которого отсюда было не более тридцати километров, доносился артиллерийский гул, и партизаны прислушивались:

— Это фронт работает!

Остановились мы в Ивановском лесу — густом, сосновом, с водой и пастбищами, здесь можно было ждать армию день-другой… Но не пришлось. Скоро Саша Кравченко принес радиограмму — нам вновь поручали парализовать железнодорожный узел Овруч в связи с тем, что обстановка несколько изменилась. Я уже говорил об этом…

Предстоял обратный путь. Вроде бы зря проходили. А не зря! Изрядно потрепали вражескую дивизию. Мы задержали двух фашистских разведчиков, переодевшихся в крестьянскую одежду, неплохо говоривших по-русски и забравшихся довольно глубоко в лес под видом грибников. Они сказали: генерал поклялся, что ни одного живого партизана отсюда не выпустит.

Он уже знал, что это не армейский десант, а обыкновенные партизаны. Обыкновенные и, можно сказать, необыкновенные, потому что близость фронта, своих удваивала партизанское мужество.

Конечно, не обошлось без оплошности, которая помогла генералу быстрее «разоблачить» партизан. Захватив село Воропаевку, мы почему-то не позаботились о том, чтобы ликвидировать бывшего старосту, а он наблюдал, как соединение прошло через село, и потом пробрался к гитлеровцам, донес. Правда, этот староста не миновал расплаты. Немцы вернули его в Воропаевку, в разведку, а крестьяне тут же, как он появился, сообщили об этом нашим дозорным. Он был схвачен, доставлен в штаб и во всем сознался. Предателя расстреляли.

Крестьяне, как и всегда, помогали нам. В лагерь пришли два жителя из Пироговичей, чтобы сообщить: гитлеровцы снова в селе, их еше больше. На другой заставе задержали женщину из Приборска все колени и руки в глине. Уходя от немцев, она долго ползла, боялась, но все же добралась до нас и сказала: в село прибыло много танков и пехоты на автомашинах. К вечеру эта информация дополнилась данными нашей разведки: на берегу Тетерева появилась вражеская кавалерия, а с фронта гитлеровцы повернули еще одну часть, которая должна была наступать на нас от Днепра. Окружение становилось плотным…

Проще всего, казалось, идти за Днепр. Там — наши. Но так же ясно было, что форсировать Днепр между двумя позициями безнадежно. Связи со своими не установлено, а если и установим, все равно — такая цель для врага! Перебьют на большой реке, которую мы один раз уже переплывали. Нет, опять вся надежда на скрытую дорогу, о которой чужеземцы не знают. Но где она, эта дорога?

Ничего не оставалось, как, не теряя времени, искать ее. Разведка валилась с ног, но каждый час был дорог. С разведчиками отправились Негреев и Кочубей. Романа Мангейма и Карпа Величко я послал к местным жителям — разузнать, расспросить и привести проводника, если удастся отыскать хоть какую-нибудь зацепку. Я на них надеялся — ответственные люди, расторопные и находчивые разведчики. Карп Величко вошел в нашу партизанскую семью в Злынковском лесу, после того как бежал из фашистского лагеря для военнопленных в окрестностях Гомеля, куда попал раненным. Дрался безбоязненно, смекалисто и скоро стал заместителем командира первого отряда по разведке.

На все поиски я дал им несколько часов.

Но еще больше задание осложнялось не вынужденно коротким сроком, а тем, что в села, набитые гитлеровцами, вход был закрыт и оставалось только рассчитывать на крестьян, бежавших от немцев и обитавших в лесных землянках. К рассвету командиры вернулись и привели с собой довольно мрачного старика, задержанного в лесу. Задержали его потому, что он бродил недалеко от нашего лагеря, а главное, был тем, о ком говорили в беседах с Мангеймом и Величко некоторые лесные жители.

Пригласив его присесть, я спросил:

— Как звать тебя, старина?

— Дед Степан.

— Кто ты?

— Лесник.

— А правда ли, что среди лесников попадаются шпионы? — спросил я. — Их устроители нового порядка будто бы задабривают, подкупают.

— Правда.

— А как ты, старый?

— Лесник, и все тут. А вы знаете, что и партизаны, бывает, врут, будто они партизаны, а сами фашистам служат, только ходят с красными ленточками на головах?

— Ну да? — усмехнулся я.

Я ждал, что и он усмехнется и мы разговоримся посвободней, но старик сидел все так же мрачно, с неподвижным лицом. Я сказал, что бывает. Мы, и правда, встречали в лесах группы людей, выдававших себя за партизан, и не сразу разбирались, что это бандеровцы — украинские националисты, действующие по указке Гитлера.

— А знаете, что вы окружены здесь? — спросил меня старик.

— Знаем.

— Ну вот, не завтра, так послезавтра немцы собираются вас слопать.

— Подавятся.

Дед по-прежнему сидел хмурый.

— х Завтракал? — спросил я его.

— Нет.

По моей просьбе принесли завтрак, но старик не притронулся.

— Водку пьешь?

— А кто ее не пьет?

Налили стакан спирту, но старик отодвинул:

— Не хочу.

— А чего хочешь?

— Спать, — грубо сказал он, и не только сказал, но встал, дошел до штабной подводы, завалился на нее и быстро уснул.