Павел Щёголев - Дуэль и смерть Пушкина [Исследование и материалы]

Из пяти записок … Щёголев недооценил значение записей Жуковского. Он делил заметки по внешнему признаку, т. е. по числу листов, на которых они записаны. Правильнее различать их по содержанию. Всего Жуковским сделано не пять, а восемь записей, из которых Щёголев использовал только три первые. Эти три заметки он и положил в основу своего изложения дуэльных событий. Четвёртую он принял за «план» намеченной записи (см. с. 262 [См. "Документы и материалы", V, I, 3 (конец). — Прим. lenok555 ]) и небрежно, с ошибками прочёл её, пятую счёл простым перечнем лиц, которые играли «ту или иную роль в течение смертных дней Пушкина». Шестая запись — предварительный карандашный набросок седьмой — их (как и восьмую запись) Щёголев ошибочно принял за конспект письма Жуковского к Бенкендорфу. Впервые все восемь записей опубликовал И. Боричевский ( Боричевский. С. 371—392), с исправлениями по рукописи — Я. Л. Левкович (Левкович Я. Л. Заметки Жуковского о гибели Пушкина// Врем. ПК, 1972. Л., 1974. С. 77—83). Приводим здесь записи 4, 5, 7 и 8. Запись 6 опускаем — она является предварительным карандашным наброском записи седьмой.

Запись четвёртая

Спасский. О жене и Грече

Арендт

Просит прощения

Уехали

Страдание ночью

Возвращение Арендта

Фельдъегерь

Прибытие Арендта

Записка

Исповедь и причащение.

Четвёртая запись фиксирует течение событий в доме Пушкина после возвращения его с дуэли: приезд доктора Спасского, просьба передать сочувствие Н. И. Гречу по поводу смерти его сына, забота о жене, просьба о прощении у царя (см. примеч. на с. 495 наст. изд. {128} ) и т. д.— все эти события изложены в письме Жуковского к С. Л. Пушкину (см. с. 152—172 наст. изд. [См. "Документы и материалы", I, 2. — Прим. lenok555 ]).

Пятая запись

Данзас —

Плетнёв +

Вяземская

Вяземский

Мещерский

Карамзина

Даль

Вьельгорский —

Спасский

Одоевский

[Краевский]

Пятую запись И. Боричевский расшифровал как действия друзей поэта после его кончины. Знак «минус» отсутствует около имён лиц, которые уже начали действовать: Спасский 2 февраля написал свою записку «Рассказ очевидца о последних днях Пушкина» (см. выше, с. 175—178 наст. изд. [См. "Документы и материалы", II, 3. — Прим. lenok555 ]), Даль написал отчёт в начале февраля (см. выше, с. 178—181 наст. изд. [См. "Документы и материалы", II, 4. — Прим. lenok555 ]), а в середине месяца он уже распространялся в списках (см.: Переписка Станкевича. Пг., 1914. С. 258), Е. Н. Мещерская выступила с письмом около 14 февраля (см.: П. в восп. 1985. Т. 2. С. 389—390), в то же время Вяземский при содействии жены закончил своё письмо к Михаилу Павловичу (см. выше, с. 221—231 наст. изд. [См. "Документы и материалы", IV, 2. — Прим. lenok555 ]). Минусы поставлены около двух фамилий — Данзаса и Виельгорского. Первый был под арестом, а второй не любил никаких общественных выступлений (см. запись в дневнике А. И. Тургенева о Виельгорском 1 января 1837 г.: «Вельгурский вредно-равнодушен к казням» — с. 241 наст. изд.). Плюс, поставленный Плетнёву, отличает его выступление от всех остальных. Плетнёв готовил статью о Пушкине для публикации в т. V «Современника» (И. Боричевский рассматривает этот знак как зачёркнутый минус, т. е. как свидетельство того, что на него Жуковский не рассчитывал. Указ. соч. С. 387). Из близких, присутствующих около умирающего Пушкина, лиц Жуковский не внёс в список Тургенева. Боричевский объясняет это так: Тургенев «начал писать свои послания о смерти Пушкина ещё при его жизни. И чуть ли не каждый день засыпал разных лиц новыми письмами или копиями прежних. Жуковскому не было нужды включать его в список: так же, как и самого себя» (Указ. соч. С. 387).

Запись седьмая

Разбор сделан.

Расположение.

Протестую. — Донос на меня.

Что буду делать с ма<���нускриптамй>

Что же оказалось

Моё положение

Что оказалось о Пушкине

Его раздраже<���ние>

Его положение

письма Бенкендорфа

предубеждение его

Его образ мыслей

письмо к Чад.<���аеву>

цензура

Самод.<���ержавие>

Июль

Польша

Его смерть

Слухи

Студенты

Мещане

Купцы

речи

Граф Строганов

Нельзя же остановить многие посещения

Фрак

Вынос и жандармы

Перемена церкви

удвоенное де<���журство>

толки

народ на площади

оскорблен<���ие>

Министры

Церемония в церкви и поклонение гробу

Непозволение печатать

Критика Дондука

Отчего все эти страхи.

чего боялись объявить отпуска

но он был невозможен

Сильно сшиблись

Сильно оскорблён

Какой контраст с государем

Большая часть седьмой записи соответствует отдельным положениям письма Жуковского к Бенкендорфу — см. с. 206—221 наст. изд. [См. "Документы и материалы", II, 1. — Прим. lenok555 ] Это и навело Щёголева на мысль, что вся она является конспектом этого письма. Между тем здесь продолжается начатое в третьей записи изложение событий после смерти Пушкина — сперва связанных с «посмертным обыском» на квартире поэта, потом с обстоятельствами отпевания Пушкина и реакцией в обществе на смерть поэта. Конец записи (начиная со слов «непозволение печатать») тоже касается событий, которые разворачивались вокруг мёртвого Пушкина, но которые Жуковский обходит в своём письме. Речь идёт о «непозволении печатать» некрологи Пушкина, о выговоре, который получил А. Краевский за публикацию некролога Пушкина в «Литературных прибавлениях к „Русскому инвалиду“», о запрещении отпусков студентам в день отпевания Пушкина, о «сшибке» Жуковского с Дондуковым-Корсаковым — председателем цензурного комитета и попечителем университета, который запретил отпуска студентам и сделал выговор Краевскому. Отношение Дондукова-Корсакова к мёртвому поэту, по мнению Жуковского, было «контрастом» к тем «милостям», которые оказал семье Пушкина «государь», — на Жуковского всё ещё продолжает действовать принятая Николаем I поза монарха-благодетеля. Боричевский трактует слово «он» в записи «но он был невозможен» как «заговор», в котором обвинили друзей Пушкина, будто бы пытавшихся использовать смерть Пушкина для возбуждения волнений в народе. По его мнению, «благонамеренный» Жуковский боится даже бумаге доверить слово «заговор». В действительности «он» — Дондуков-Корсаков. Полемику с интерпретацией Боричевского седьмой и восьмой записей см. в указ. статье Я. Л. Левкович.

Восьмая запись

Мне было плохо. Я глупец; из-за плеч моих другие.

Не могу не отве<���чать>, ибо вы поставили меня перед ним как щит

Что бы ни делать, всё уже осталось.

Каков в пись<���ме>, таков и в мо<���их> мыслях

[Если]

Я читал моё письмо — то же и на днях. Что же вы сделали?