Павел Щёголев - Дуэль и смерть Пушкина [Исследование и материалы]

Щёголев даёт неточный перевод письма Николая сестре (в оригинале написанного по-французски). Вместо «знаменитого Пушкина, поэта» («trop célèbre») следует читать «пресловутого Пушкина, поэта». Слово «trop» вносит иронический оттенок в оценку Пушкина (отмечено в статье: Муза Е. В. и Сеземан Д. В. Неизвестное письмо Николая I о дуэли и смерти Пушкина // Врем. ПК. 1962. М.; Л., 1963. С. 39). В конце отрывка Щёголев пропустил слово «любопытства». Конец его следует читать: «но это не терпит любопытства почты». [Возврат к комментарию {289} ]

Не нашли этого письма принцу Оранскому и голландские исследователи И. Баак и П. Грюйс, опубликовавшие в 1937 г. некоторые, неизвестные прежде, материалы из Государственного архива Нидерландов, связанные с Геккерном и Дантесом (см. примеч. на с. 516 наст. изд. {286} ). Письмо, которое «не терпит любопытства почты», вероятно, до сих пор хранится в недоступных исследователям западноевропейских архивах, однако Н. Я. Эйдельман, рассудив, что детали письма Николая могут «просвечивать» в ответных письмах голландского принца, обратился к архивам Зимнего дворца и нашёл несколько писем Вильгельма Оранского к Николаю I в Центр. гос. архиве Октябрьской революции, высших органов гос. власти и органов госуправления СССР (ЦГАОР, ф. 728 (рукописное собрание библиотеки Зимнего дворца), оп. 1, № 1466, часть VIII. Письма принца Вильгельма Оранского к императору Николаю I. 1813—1839; на французском языке) и опубликовал отрывки из пяти писем от октября 1836 — февраля 1837 (Эйдельман Н. Я. О гибели Пушкина: По новым материалам//Новый мир. 1972. № 2. С. 201—211; Ср.: Эйдельман Н. Я. Нидерландские материалы о дуэли и смерти Пушкина//Записки ОР ГБЛ. Т. 35. С. 196—247. Пушкинский праздник. Спец. выпуск «Лит. газеты» и «Лит. России». 1971. 2—9 июня. С. 12). Публикуемые им письма приводят к любопытным выводам. Рассказывая Вильгельму о дуэли поэта, царь, по-видимому, пользовался аргументацией Пушкина, т. е. некоторые мотивы письма Пушкина к Геккерну от 26 января 1837 г., бывшего поводом к дуэли (о гнусном поведении Геккерна, о двусмысленности усыновления им Дантеса), повторяются в письме Вильгельма. После дуэли Пушкина Геккерн был выслан из Петербурга. Однако, как следует из писем, гибель Пушкина была только поводом, позволившим Николаю завершить действием своё давнее недовольство нидерландским посланником, который в официальных депешах своему правительству позволял себе излагать частные разговоры с царём о семейных делах Анны Павловны. Среди этих пяти писем было и письмо, отправленное с курьером, чтобы избежать «любопытства почты». Приводим его текст:

«Дорогой, милый Ники!

Я благополучно получил твоё письмо от 15(27) февраля с курьером, который отправился отсюда в Лондон, и я благодарю тебя от всего сердца. Та тщательность и старание, с которыми ты счёл нужным сообщить об этой несчастной истории, касающейся Геккерна, являются для меня новым свидетельством твоей старинной и доброй дружбы.

Я признаюсь тебе, что всё это мне кажется по меньшей мере гнусной историей, и Геккерн, конечно, больше не может после этого представлять моего отца перед тобою; у нас тут ему уже дана отставка, и Геверс, с которым отправляется это письмо, вернётся в Петербург в качестве секретаря посольства, чтобы кто-либо всё же представлял перед тобою Нидерланды и чтобы дать время сделать новый выбор. Мне кажется, что во всех отношениях Геккерн не потеря и что мы, ты и я, долгое время сильно обманывались на его счёт. Я в особенности надеюсь, что тот, кто его заменит, будет более правдивым и не станет изобретать сюжеты для заполнения своих депеш, как это делал Геккерн.

Здесь никто не поймёт, что должно было значить и какую истинную цель преследовало усыновление Дантеса Геккерном, особенно потому, что Геккерн подтверждает, что они не связаны никакими кровными узами. Геккерн мне написал по случаю этого события. Я посылаю тебе это письмо, которое повторяет его депешу к Верстолку, где он знакомит того со всей этой историей; также пересылаю и копию моего ответа (Геккерну), который Геверс ему доставит; я прошу тебя после прочтения отослать всё это мне обратно…». На этом основная часть письма заканчивается (цитирую по статье Н. Я. Эйдельмана «О гибели Пушкина: По новым материалам». С. 209). Публикуя это письмо, Н. Я. Эйдельман делает следующее заключение: «…из письма Вильгельма видны, по крайней мере, два пласта, составлявших письмо Николая; во-первых, о гнусности и лживости Геккерна <...>, во-вторых, вопрос об усыновлении. Возможно, Николай сообщал Вильгельму и какие-либо неизвестные нам подробности <...>; беспокойство же императора насчёт „любопытства почты“ является, вероятно, намёком на голландских министров и парламентариев, склонных вмешиваться в личные дела монархов» (Там же. С. 210). [Возврат к комментариям {285} {287} ]

Во время выхода книги Аммосова Данзас был ещё жив и не допустил бы, чтобы его имя значилось на фальшивке.

получил накануне… Вот как рассказывал об этом П. И. Бартеневу А. О. Россет: «Когда появились анонимные письма, посылать их было очень удобно: в это время только что учреждена была городская почта. Князья Гагарин и Долгоруков посещали иногда братьев Россет, живших с Скалоном на Михайловской площади в доме Зенфтлебена. К. О. Россет получил анонимное письмо и по почерку стал догадываться, что это от них» ( П. в восп. 1974. Т. 2. С. 316). Проверить подозрение он и отправился к Долгорукову и Гагарину.

fashionables — от fashion — фешенебельное общество.

После того, как Щёголев отвёл подозрения в составлении анонимного пасквиля от И. С. Гагарина, появилась статья А. С. Бутурлина, подтверждающая его вывод (см.: Бутурлин А. С. Имел ли И. С. Гагарин отношение к пасквилю на А. С. Пушкина? — Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1969. Т. 28. Вып. 3).

В шутовском дипломе поэту присуждали ещё и звание «историографа ордена рогоносцев». Это была ещё одна насмешка над Пушкиным (он недавно выпустил «Историю Пугачёвского бунта» и работал над «Историей Петра I»).

Экспертиза А. А. Салькова в отношении почерка П. В. Долгорукова была оспорена в 1962 г. не специалистом-криминалистом, а историком Л. Вишневским (Вишневский Л. Пётр Долгоруков и пасквиль на Пушкина//Сиб. огни. 1962. № 11. С. 157—176). Стараясь представить Долгорукова в 50—60-х гг. соратником Герцена и Огарёва в борьбе с реакцией в России, Вишневский пытается доказать, что обвинение Долгорукова было «полицейской провокацией». В доказательство приводится отрывок из письма Долгорукова к Гагарину, написанного после выхода брошюры Аммосова с записью воспоминаний секунданта Пушкина Данзаса, где впервые в печати было заявлено о причастности Долгорукова и Гагарина к составлению пасквиля: «Русское правительство, — писал Долгоруков, — заплатило некоему Аммосову, офицеру в чине майора, чтобы он напечатал брошюру „Последние дни жизни А. С. Пушкина…“» (опубликовано М. И. Яшиным в журнале «Нева». 1966. № 3. С. 186). Строя свои выводы, Вишневский идёт наперекор фактам, выражая сомнение, что брошюра Аммосова написана со слов Данзаса. Данзас в то время, когда вышла брошюра Аммосова, был жив и не допустил бы, чтобы его именем воспользовались без его ведома. Экспертизу А. А. Салькова, уже с помощью специалиста-криминалиста, в 1966 г. попытался оспорить М. И. Яшин. Не отрицая участия Долгорукова, он предположил, что к пасквилю приложил руку и Гагарин, и передал на экспертизу росчерк под пасквилем и сделанную, очевидно, другой рукой надпись «Александру Сергеичу Пушкину» на обороте диплома. Эксперт В. В. Томилин подтвердил мнение Яшина, что росчерк сделан рукой Гагарина, а надпись на обороте написана лакеем его отца Василием Завязкиным. Для сравнения надписи «Александру Сергеичу Пушкину» с почерком Завязкина Томилин имел написанное Завязкиным деловое письмо (см.: Яшин М. К портрету духовного лица//Нева. 1966. № 2. С. 169—176). Экспертиза Томилина вызвала возражения другого эксперта, М. Г. Любарского, которые сводились к следующему: 1) росчерк под пасквилем неполный, имеет разрывы и не даёт оснований даже для предположительного вывода о руке Гагарина; 2) деловое письмо Завязкина написано официальным почерком, в котором индивидуальность писавшего стёрта, поэтому для окончательного вывода необходимо большее число документов. М. Г. Любарский высказал свои соображения на обсуждении статьи М. И. Яшина в Институте рус. литературы (Пушкинский дом) на заседании группы пушкиноведения 8 февраля 1966 г. (см.: Левкович Я. Л. Новые материалы для биографии Пушкина, опубликованные в 1963—1966 годах// П. Исслед. Т. 5. С. 377). Сам Яшин раньше находил «поразительное сходство» почерка надписи на обороте диплома не с почерком лакея Гагарина Завязкина, а с почерком самого Гагарина ( Яшин. Хроника. № 8. С. 174—175). Оба эксперта — Томилин и Любарский — не отрицали, что сам пасквиль написан рукою Долгорукова. Ещё одна экспертиза была проведена киевским экспертом С. А. Ципенюком, который пришёл к заключению, что «вывод эксперта А. А. Салькова об исполнении пасквильных „дипломов“ князем П. В. Долгоруковым нельзя признать правильным и научно обоснованным» (Ципенюк С. А. Исследование анонимных писем, связанных с дуэлью А. С. Пушкина//Криминалистика и судеб. экспертиза. Киев, 1976. Вып. 12. С. 90). Тем не менее подозрения друзей Пушкина падали на Долгорукова. Следует учитывать, что из семи или восьми анонимных писем до нас дошли только два. Были ли все письма написаны одним человеком — мы не знаем, таким образом, вопрос о лицах, чьей рукой писались эти письма, вне зависимости от того, принимал ли в этом участие Долгоруков, не может быть решён окончательно. В такой шутке мог принять участие и Долгоруков и ещё кто-нибудь из светских шалопаев. Но сами шутники были орудием в руках опытного врага поэта, наносящего ему смертельный удар. Для нас важно, что сам Пушкин считал виновным в составлении пасквиля Геккерна. Его убеждённость была настолько велика, что он счёл необходимым сообщить об этом правительству. Из письма его к Бенкендорфу от 21 ноября 1836 г. (см. наст. изд., с. 100 [См. 1-ую часть книги, 11 (2-я половина). — Прим. lenok555 ]) мы узнаем, что получив пасквиль, он сразу заподозрил Геккерна, потом «убедился», что анонимное письмо исходило от него.