Василий Казаков - На переломе

— Товарищи! Радуйтесь! Получено серьезное подкрепление. Теперь с «горючим» все будет в порядке!

Радость его была понятна. Самым узким местом этого вечера было именно «горючее». И вдруг такая неожиданность!

В посылочной коробке Воронин обнаружил маленькую бутылку портвейна и четыре запечатанные пол-литровые бутылки с желтой жидкостью коньячного вида. Воронин ликовал, извлекая бутылки, и с интересом рассматривал их на свет.

— Портвейн для дам, а сия живительная влага для мужичков. Позвольте, товарищи, мне дегустировать этот напиток, дабы знать, чем вас потчую!

С этими словами Воронин вскрыл одну из бутылок и при торжественном молчании присутствующих сделал большой глоток прямо из горлышка. И вдруг глаза его расширились, он закашлялся и стремглав выбежал в сени, утащив с собой бутылку. Сначала мы были в недоумении, но все объяснилось очень скоро. Через две-три минуты Воронин вернулся. Покачивая головой и как бы посмеиваясь над собой, он пробурчал:

— Ну и угостили! Да ведь это подсолнечное масло! Раздался дружный хохот. Недоразумение с «коньяком» нисколько не омрачило вечер. Наоборот, оно внесло еще большее оживление.

Весело начался ужин. На первый взгляд казалось, что всеми владеет легкомысленное настроение. Но так только казалось. Слушая первые здравицы, я понял, что царившее оживление не заслоняло главного. В тот вечер вдохновенно произносились волнующие слова, идущие от самого сердца. Были произнесены тосты за Родину, за Партию, за полную победу над врагом. В них звучала глубокая вера в силу нашей армии, нашего народа.

Если поначалу еще чувствовалось некоторое стеснение, то вскоре оно стало проходить, и постепенно за столом создалась непринужденная товарищеская обстановка. Тем не менее было видно, что дальнейшее мое присутствие совершенно не обязательно. Да я и не мог дольше задерживаться. В 21 час мне нужно было явиться к Рокоссовскому.

После моего ухода праздник продолжался. Но ему не суждено было долго длиться. Меньше чем через два часа, в самый разгар торжества, Надысев вызвал к себе начальников отделов и нескольких офицеров. Посерьезневшие, как будто и не было у них никакого веселья, офицеры внимательно слушали указания своего начальника штаба. Им предстояло сейчас же, ночью, выехать в разных направлениях, проверить, как осуществляется перегруппировка артиллерии. В ту ночь много артиллерийских полков находились на марше, и нам важно было знать, как выполняется намеченный график движения и в чем нуждаются части.

С проводившейся в те дни перегруппировкой артиллерии у меня связаны воспоминания, причем о некоторых интересных подробностях почти ничего не сказано даже в специальной литературе.

На левом крыле нашего фронта 66-я армия наступательными действиями сковала дивизии противника. Боясь прорыва войск 66-й армии к городу, немецкое командование ничего не подозревало о подготовке нами удара в совершенно противоположном направлении и начало перебрасывать в полосу этой армии свои наиболее боеспособные дивизии, состоявшие целиком из немцев. А перед участками, где намечался наш прорыв, остались менее стойкие румынские части. Больше того, немецкое командование сняло часть своих дивизий с участков перед фронтом 5-й танковой и 21-й армий Юго-Западного фронта и перебросило их в полосу 66-й армии. Таким образом, создалось очень интересное и не часто встречающееся на войне положение. В то время когда наши войска передвигались с левого крыла фронта на правое, противник перемещал свои лучшие дивизии в обратном направлении, не ведая о том, что он ослабляет свою оборону именно на тех участках, где намечался прорыв наших войск.

Все это убедительно подтверждает, что нашему командованию удалось полностью скрыть от противника подготовку к наступлению.

В ночь на 7 ноября прямо из-за праздничного стола на один из маршрутов движения нашей артиллерии выехал и Г. С. Надысев. Он хотел иметь собственное представление об условиях, в которых проводилась перегруппировка частей.

Вернувшись утром в штаб, Надысев в своем докладе нарисовал довольно безотрадную картину. Накануне шел дождь, дороги развезло. А ночью ударил мороз, подул сильный ветер, образовалась гололедица. Снежная пыль била солдатам в лицо. Надысев встретил на марше 54-й артиллерийский полк 27-й гвардейской стрелковой дивизии. Полк был на конной тяге. Отощавшие, с ввалившимися боками, плохо подкованные лошади, едва передвигая ноги, натужно тащили пушки. Помогая изо всех сил, орудийные расчеты тянули и толкали орудия вперед. Плащ-палатки на солдатах и офицерах намокли под дождем, а потом замерзли и торчали колом. От этого люди зябли еще больше.

Надысев решил просмотреть всю колонну полка, но оказалось, что она растянулась на многие километры. Обычно расстояние между орудиями на марше колебалось в пределах 25–50 метров, а Надысев проехал около 3 километров, прежде чем встретил второе орудие. Оно не двигалось. Командир орудия вынужден был сделать остановку, чтобы лошади передохнули. Если говорить точнее, обессилевшие лошади сами остановились. Изнуренные, голодные, они низко опустили головы и, разбивая копытами корку льда, пытались захватить губами сухую траву.

Тщетно пытаясь согреться, солдаты прижались друг к другу и стояли вплотную к лошадям с подветренной стороны. Поблизости не было никакого укрытия. Какие же сильные, истинно русские характеры были у наших людей, если они и в такой обстановке сохранили бодрость духа! Надысев с восторгом, смешанным с удивлением, рассказал, что, когда он подошел к группе солдат и спросил о настроении, какой-то балагур, выглянув из-под капюшона плаща, весело ответил:

— Настроение у нас подходящее, товарищ полковник. Вот только коняг жалко. Не приучены они у нас без овса да без сена обходиться, вот и скучают. А нам что, нас ветрюгой не проймешь, мы двужильные!

— Нам бы только до фрица добраться, — сказал другой солдат, — тогда и сами согреемся, и ему жару дадим!

Этот случай, как и многие другие, говорил о высоком моральном духе, неиссякаемом оптимизме и глубокой вере бойцов в нашу победу. В то же время из доклада Надысева я еще и еще раз убеждался в крайне тяжелом состоянии артиллерийских частей и трудности условий, в которых осуществлялась перегруппировка.

Мало того что сосредоточение артиллерии оказывалось под угрозой срыва, частям угрожало не меньшее зло — падеж лошадей. Не могли же мы допустить этого! Были приняты самые энергичные меры. В дело вмешались командующий и член Военного совета фронта. Работники тыла почувствовали сильный нажим, но только развели руками. Да, не приходилось завидовать тыловикам. Они должны были ежедневно подвозить огромное количество грузов многочисленным частям, а возможности были крайне ограниченные.