Коллектив авторов - Седые дети войны: Воспоминания бывших узников фашистских концлагерей

Освобождали нас русские. Помню, пришли и освободили. Мы разбежались по деревням. Нас взяли в местечко Начи. Прошло два дня, вновь появились немцы. Хозяин Василь радовался их приходу, а почему, мне было непонятно. Хозяин заставлял мать и тетю работать на полях. Меня — гусей пасти.

Однажды пришли наши партизаны к хозяину и попросили еды для всех. У хозяина было много хлеба, сала, картошки, но он отказал. А насильно они не стали брать, а я, несмышленыш, взял и указал то дерево, где были подвешены окорока мяса. Конечно, партизаны обиделись за то, что он пожадничал, и взяли эти окорока. Как только партизаны ушли, хозяин меня сильно бил, посадил в бочку и заставил катать по улице. Мне очень было больно и я чуть не задохнулся. Мать была в поле, и ей кто-то сказал об этом. Что говорила ему мать, я не знаю, только после этого случая хозяин нас выгнал, и мы продолжали попрошайничать.

Было очень страшно. Днем — немцы, ночью — бандеры, подделываясь под наших партизан, грабили у своих, тем самым усложнялась наша жизнь. Однажды пришли бандеры в дом, где жила тетя Груня, и стали спрашивать мать, видимо, хозяин Василь рассказал о том, что я сделал, но матери дома не было, а тетя была инвалидом, у нее был горбик, и ее они не тронули, а как пришла мать, они ее хотели изнасиловать, а все были в русской форме. Матери удалось вырваться и убежать в дом, где жили две сиротки-белоруски. Она, ничего не говоря нырнула, под печь, куда засовывались ухваты, которыми таскали чугуны. Через несколько минут я тоже от тети побежал за матерью. Сестры меня посадили на печь и приказали молчать. Двери открылись, и ворвались эти дяди. Стали стрелять под печь из пулемета. Что им говорили сестры-сироты я от страха не помню, но только никогда не забуду, как оттуда тащили мою мать обратно жители. Она осталась жива, потому что прижалась к той стене, куда пули не касались.

Наступило полное освобождение. Шли солдаты с песнями, ехали на машинах, танках. Радость была непомерная. Хорошие белорусы нас оставляли, но мы стали искать земляков по деревням, хуторам, и все вместе вернулись домой где-то в августе-сентябре.

Я пошел в школу, а мать начала работать, служил в армии 3,5 года. Я женат. Детей у меня нет. Видимо, на нас отразилась война. Вместе с женой по комсомольской путевке строил дорогу Абакан-Тайшет. В данное время пенсионер-инвалид. Стаж работы у нас на двоих 76 лет.

Ерохина(Ляликова) Любовь Ивановна

1934 г.р., с. Кондрыкино Жиздринского р-на Калужской области

Когда началась Великая Отечественная война, мне было семь лет. В октябре 1941 года в мое родное село ворвались фашистские молодчики на мотоциклах и стали сразу наводить свой фашистский порядок.

Жителей села выгоняли из лучших домов и поселяли по нескольку семей в одной хате, других загоняли в подвалы, сараи и погреба. Подготовив площадь для высоких чинов, они стали отбирать скот у населения для питания. Выявив советских работников, семьи офицеров и партизан, они сразу шли к тем домам, где проживали такие люди. У нас в первую очередь отобрали корову, потому что наш сосед им рассказал о том, что мой отец Ляликов Иван Васильевич погнал колхозное стадо в тыл. Мама умоляла соседа, чтобы хоть кишки и голову оставили, но немцы подали матери 20 марок и пошли. Я помню, как мама на них ругалась, произнося слова: «Что мне, фашист, с твоими марками в туалет идти?» Немец вернулся и хотел выстрелить в мою маму, но я сильно закричала, второй немец выбил наган из рук. Так было почти в каждом доме.

Через неделю приехало много немцев на танках. Население стали на целый день угонять на строительство и ремонт дорог, а дети одни находились целый день голодные. У нас в Кондрыкине была церковь, школа, пекарня и детский садик. Все эти здания они пустили под склады. В церкви они хранили свое оружие, в школе находились их продукты.

Однажды утром немцы собрали всех на площади, под конвоем привели Лимачева Григория, били, толкали прикладами и кричали: «Коммунистен!» Все было понятно. Кто-то предал дядю Гришу. Его заставили копать могилу для себя, а затем — несколько ножевых ран на шее — и он упал. Хоронить жене не разрешали в течение недели. Мы это запомнили на всю жизнь.

Однажды в село пришли наши разведчики и узнали о том, что в доме Труновой Дарьи находится немецкий штаб. Они бросили гранату в дом, но она не сработала. Силы были неравные, и наши солдаты погибли в количестве 15 человек. Тогда немцы озверели и стали к жителям села относиться жестоко. Ежедневно утром выгоняли из сараев, подвалов и считали, словно скот. Молодежь угоняли в Германию, а в 1943 году начался массовый угон. В апреле 1943 пришла и наша очередь. Собрали возле школы, навесив на руки повязки, и много семей погнали на Жиздру. По дороге присоединили много семей из других деревень: Никитинки, Дедное, Дынное, Иванково, Мужитино. Всех под конвоем погнали из Жиздры на Улемль. В Улемле был создан сборный лагерь на пять тысяч человек под открытым небом, где люди содержались по 2-3 недели, а дальше отправляли на Дятьково, Брянск, Бежицу.

Наша партия была отправлена в г. Дятьково. С нашей семьей были отправлены следующие семьи: Пановы, Дроздовы, Труновы, Козловы, Бобковы и Зайцевы, из Жиздры — Тимашовы, Кондрашовы и другие. В Дятькове загнали в скотские вагоны, закрыли на замки и повезли на Белоруссию. В лесу поезд останавливался. Все вокруг горело. Взрослых на целый день угоняли на ремонт дорог, а мы, дети, сидели в холодных вагонах и ждали своих родителей. Потом вновь везли. В Минске была остановка. Высадили несколько семей, а нас повезли дальше. Привезли в Литву и поместили в концлагерь Алитус, где мы содержались до августа. В Алитусе умирали люди ежедневно от голода, вшивости, унижения и нечеловеческого труда. За малейшее непослушание Антон мог плеткой забить до смерти. Кто был в этом лагере, все помнят его и его злодеяния... В семье Пановых умер от голода мальчик Миша, а у Дроздовой Елены — дочь Мария. У нас брали кровь, а для забора крови возили в Каунас. В основном они нуждались в первой группе крови, а у меня первая группа. Меня возили два раза, а потом я заболела. Моя голова и лицо покрылись болячками. Я думала, умру от этого, потому что кишели вши и разъедали до крови, но кто-то матери принес от жителей Литвы мазь и эта мазь спасла мою жизнь. Всю «прелесть» лагерного режима не опишешь и никогда не забудешь. Людей по фамилии не вызывали на поверку, а называли цифры, то есть номер. У каждого на груди был такой номер, но я была дошкольного возраста и цифр не знала и не запомнила. Людей из лагеря ежедневно увозили и привозили.

Настал день, и наш назвали номер. Мама плакала и считала, что нас умертвят. Нас посадили в черную машину и увезли. Высадили в населенном пункте Хольтизбрунь. Там две недели убирали морковь и помидоры. Затем поездом повезли дальше. В Вене была остановка. Здесь кидали нам булочки и смотрели на нас, словно везли зверей.