Наталья Шмелькова - Последние дни Венедикта Ерофеева

____________

20 марта

Утром заехала в мастерскую архитектора Ираклия Мосешвили – близкого друга художника Владимира Яковлева. Он и его жена Тамара очень чтут Ерофеева как писателя и не прочь подарить ему замечательную яковлевскую гуашь – одинокий цветок в громадном, пустынном поле. Ираклий рассказал мне, как они недавно с Тамарой были на авторском вечере Татьяны Толстой. Как из зала ей задали вопрос о «М – П». Она назвала «Петушки» гениальным произведением. Сказала, что обязательно и как можно скорее его надо напечатать.

Являюсь на Флотскую с подаренной Ираклием картиной. У Венички в гостях только что приехавший из Парижа Саша Бондарев. Очень скептично отнесся к предстоящему «Вечеру двух Ерофеевых».

Веничка говорит, что собирается взять в больницу необходимые для работы над «Фанни Каплан» материалы. Когда я усомнилась в том, что он сможет работать в таком тяжелом состоянии, ответил: «Ты меня плохо знаешь. Ведь я человек сюрпризный». И, немного помолчав, добавил: «Наверное, Господь от меня еще чего-то ждет, и, скорее всего, еще две вещи, а иначе зачем все это тянуть?»

Звонок Игоря Авдиева: сегодня вечером приезжает со священником для соборования. Оказывается, до моего приезда на Флотскую звонил Ерофееву Муравьев. Соборование очень одобрил.

Веничка сопротивляется. Ему так хочется спокойно побеседовать с Бондаревым за бутылочкой парижского коньяка. Чуть не плача, его все-таки уговариваю. Он на мои всхлипывания: «Тебе что, уже надоели мои капризы?»

Приезд Игоря Авдиева со священником.

Как потом сказал мне Ерофеев, он очень понравился ему своим спокойным, красивым, благородным лицом. Весь обряд соборования происходил при нас с Игорем. Ерофеев очень волновался. А когда началась исповедь, священник попросил нас с Игорем выйти из комнаты.

В конце обряда батюшка сказал Ерофееву: «Попросите у всех прощения». – «И у Галины тоже», – сказал ему Игорь. – «Все это по ту сторону», – отмахнулся рукой Венедикт.

P.S. Не помню от кого, случайно узнала, что многие православные священники отказывались Ерофеева соборовать: «Ведь он же католик!»

____________

21 марта

Приезжаю на Флотскую. Галя на вечер памяти Вадима Делоне ушла одна, оставив Веничке две бутылки сухого вина. Настроение у него мрачное. Не покидают мысли о предстоящей операции. Все время заводит 4-ю симфонию Сибелиуса.

Занавески на окне плотно задернуты. У него – Борис Сорокин. Раскланялись холодно.

Веничка о предстоящей операции: «Ведь я ни закричать не смогу, ни застонать, а ведь это так облегчает».

____________

22 марта

Состояние тяжелое. Агрессивен. Моя близкая подруга Юля Паль обещает мне через военный госпиталь обеспечить любой наркоз и даже ухаживать за Ерофеевым в больнице.

Вечером по «Би-Би-Си» читают «Москва – Петушки»…

____________

25 марта

Познакомились на Флотской с Ниной Васильевной – младшей Веничкиной сестрой, живущей в Москве. Рассказала мне, что после первой операции его больше всего потрясла потеря речи. Все время снились сны: что он говорит, говорит…

Галя Вене при Нине Васильевне: «Да разве Наташка даст тебе умереть? Она поднимет на ноги всю Москву!» (Ну, не ожидала от нее такого!)

____________

26 марта

Освободилось место в больнице, и мы – Ерофеев, Нина Васильевна, Галя и я поехали в Онкологический центр. Сначала Веничка был чуть ли не в панике, но потом, уже в больнице, быстро успокоился, адаптировался.

____________

27 марта

Веничкины именины – день святого Венедикта. Приехала с розами и корвалолом. Чуть позже – с нарциссами и шоколадкой приезжает Татьяна Щербина. Сообщила, что есть шанс опубликовать «Петушки», «Василия Розанова», а может быть, и «Вальпургиеву ночь» в журналах «Нева» и «Родник». У нее приятная новость. Вступила в Союз писателей. Рекомендации дали Белла Ахмадулина, Лев Аннинский и Фазиль Искандер. Очень деликатно спрашивает о моих отношениях с Галей. Предлагает, ради спокойствия Ерофеева, мне чем-то помочь – поговорить с ней.

У Венички самочувствие неважное. Говорит, что умрет 1 апреля. Панически боится операции и не скрывает этого. Вспомнила, как он мне, может быть в шутку, говорил, что если бы его взяли в плен, то он под пытками выдал бы все тайны.

Несмотря на плохое самочувствие Ерофеева, прошу его подписать письмо талантливого поэта и переводчика Анатолия Гланца главному врачу 13-го психоневрологического диспансера. Подписали его всего 10 человек, хотя Гланца в Москве очень многие знали. Наверное, испугались. Вот отдельные строчки письма: «…Как можно на четвертом году гласности и демократии, когда все газеты переполнены статьями, за которые еще пять лет назад давали минимум пять лет тюрьмы – как можно в эти дни травить человека за его убеждения? Как могут врачи, представители самой гуманной профессии, подвергать травле поэта, т. е. человека тонкого и ранимого во всех отношениях? К чему это ведет? Как известно, общество, убивающее своих поэтов, обречено на гибель (Овидий, Пушкин, Лорка, Мандельштам и др.). Как можно, осуждая злоупотребления периода культа личности, повторять преступления 37 года, в наглом циничном варианте 87-го?» И т. д., и т. д. Веничка, практически не прочитав письма, сразу внизу написал: Ерофеев (пенсионер). Но я попросила, чтобы он подписался как литератор. Забегая вперед: 14 июля 88 года меня вызвали по поводу этого письма и моей подписи на нем на Петровку, 38. Веничку, слава тебе господи, вызовом не потревожили.

____________

28 марта

Галя по отношению ко мне, как всегда, непредсказуема. Вытащила из вазы принесенные мной Вене прекрасные розы и под предлогом, что они осыпаются, раздраженно засунула их в сумку. Уже потом, когда она ушла, Веничка намекнул, что на ее любовь мне не приходится рассчитывать.

Вечером по телефону она сообщила мне жуткую новость: Огольцова и другие врачи после осмотра Ерофеева пришли к решению, что скорее всего операции не будет – слишком большая опухоль.

Веничка, конечно, об этом не знает. Уже просит, чтобы я после операции дежурила у него ночью, что он поговорит на эту тему с Огольцовой.

____________

30 марта

Увидела Ерофеева в коридоре с подносом (ужин). Радостно мне улыбнулся. Слава богу! Думала, что он в тяжелой депрессии.

В палате – Галя. Настроение у нее боевое. Уговаривает Ерофеева писать «Фанни Каплан». Обещает: за одну страницу текста – 100 г коньяку. Все время цитирует Сашу Бондарева: «Первое перо».

Веня, оказывается, еще не видел Огольцову и не верит Гале, что пока операции не будет. Еле убедили.

Мечтает, чтобы я ушла из университета: «А то ты уедешь в свои “Тольятти”».

Галя (язвительно): «А ты, конечно, не переживешь?»

____________

31 марта