Александр Розен - Времена и люди. Разговор с другом

— Ну и что ж хозяйство? Хозяйство ликвидируем, новое заведем. Я так считаю — раз мы новинские, так в Новинске нам и быть…

— Ну, это положим, — сказал Иван Алексеевич раздраженно. — Как будто в Московском округе не может стоять Брестская дивизия!

— Да может, может, — снова засмеялся Лебедев. — Ведь это я так, к слову. Петух ты, ей-богу.

— А что, товарищ майор, — заметил водитель, — вообще было бы неплохо Новинск повидать. Я читал, что там трамвай уже ходит.

— Опять трамвай! — сказал Иван Алексеевич. — Как будто вся цивилизация в этом трамвае!..

— Трамвай, конечно, товарищ майор… Зря печатать не будут, — добавил водитель немного обиженно.

Новинск! Новинск! Новинск! Это слово бежало быстрее машин. Об этом узнали в Любозерске и в Вересках раньше, чем корпус вернулся с учений. Одни не отходили от окон, ждали, когда покажется первая машина. Другие не выдерживали, выбегали на шоссе… Встречать у нас любят. Да и полагается встретить человека, когда он крепко поработал, когда у него на новенькой, недавно выданной гимнастерке проступают светлые, словно выжженные солнцем, пятна.

— Едут, едут! — кричит маленькая дочурка Лебедева. — Вездеход!..

Действительно показывается машина, действительно вездеход, но только он не армейский, а колхозный…

Кажется, одна только Тамара не принимала участия во всем этом. Новости до нее не дошли. Она была слишком занята своими делами, своими мыслями, да и на улицу почти не выходила. Пришла от Ветлугина и сразу стала собираться. Она решила все сделать до приезда Ивана Алексеевича. Впереди целые сутки, успею… конечно, успею…

— Успею, успею, успею… — тихонько напевала она, выдвигая ящики, снимая с вешалок платья.

Комната сразу стала какой-то неуютной, пыльной, запахло кожей и нафталином. Вот этот красивый чемодан с разноцветными наклейками они покупали вместе еще в Германии. Это было, кажется, в первый день открытия универсального магазина. А вот этот деревянный баульчик — еще девичий, новинский, но при умении туда можно много чего запихнуть. Самые трудные и неотвязные мысли отступают, когда надо решать, брать ли с собой прошлогодние босоножки или выбросить их.

Но вот наконец и баульчик и чемодан запакованы, щелкнули замки. Что же дальше? Теперь надо ждать Ивана Алексеевича. Дождаться и сказать ему о своем решении. Проститься с ним и пожелать ему счастья…

Проститься и пожелать счастья… Легко сказать! Столько было пережито за одну неделю: тетка, Катя, Кирпичников, Ветлугин — все это потребовало много сил и энергии, и вот сейчас, после того как щелкнули замки, она почувствовала необычную слабость.

Скорее бы пришел Иван Алексеевич! Да, но ведь тогда-то и начнутся самые мучительные минуты. Он, конечно, назовет все это «блажью», «бабскими нервами» и, наверное, здорово рассердится, когда узнает, что она была у Кати.

Может быть, в самом деле уйти и оставить записку? В какой-то кинокартине именно так и поступает жена. Уходит, а муж приходит и читает записку. Но там, в этой кинокартине, не было сказано, куда она ушла. А Тамаре именно об этом пора подумать.

К тетке? Нет, ни за что. Еще неделю назад это могло быть возможным, но теперь она со страхом вспоминала квартиру на Таврической.

Домой в Новинск? Боже мой, какой же это дом? Да там, наверное, никого из прежних не осталось. А если и остались, то какое это будет жалкое возвращение!

Тамара мысленно перебрала ленинградских знакомых. Но все они, конечно, будут добиваться, чтобы она вернулась к Ивану Алексеевичу…

Не проще ли распаковать вещи и спокойно дожидаться прихода мужа? Спокойно дождаться, и пусть идет жизнь, как идет…

Но возвращаться к старому было уже для нее невозможно. Разумеется, вспоминая старое, она находила бесконечно много хорошего и милого, ведь они и в самом деле славно здесь жили, вот в этой самой комнатке они были так счастливы… Но едва она начинала думать о будущем, как сразу же попадала в полосу отчуждения, которая легла между ними. Как будто ею самой был установлен какой-то барьер, через который она не могла перетащить все то светлое, что было раньше в их любви.

Нет, она правильно решила: им надо расстаться. Что будет дальше? Будет так, как должно быть. Она ведь не раз видела объявления: «Требуются… общежитием обеспечиваются…» Напрасно тетка пугала ее. Тамара меньше боялась такого своего будущего, чем разговора с Иваном Алексеевичем.

Наступил горький час ожидания, когда каждая новая минута мучительнее предыдущей. Она попробовала читать, взяла какую-то книгу, прочла: «Он жаждал убедиться, что граф не замышляет похищения, которые были в большой моде в то время и почти всегда проходили безнаказанно…» — и ничего, решительно ничего не поняла. Кто, что, зачем похищать, для чего это нужно? Да и нужно ли что-нибудь еще, кроме того, чтобы поскорее пришел Иван Алексеевич?

Она еще раз прочла и, кажется, раз двадцать перечла один и тот же абзац и наконец захлопнула книгу. Ожидание становилось нестерпимым. Она уже перестала смотреть на часы. Ясно было, Иван Алексеевич опаздывает…

Иван Алексеевич опаздывал потому, что колонна, в которой не спеша шла его машина, была очень длинной, а асфальтированное шоссе в то время было единственным. Он извелся от такой езды и выскочил, чтобы узнать, чьи машины впереди. В это время его окликнул Ветлугин:

— Постойте, майор, я думаю, здесь без нас разберутся, а мне с вами надо поговорить.

Ветлугин сразу же после встречи с Модестовой решил поговорить с Иваном Алексеевичем. Но во время учений это было невозможно, а после разбора Ветлугин потерял из виду комбата-1.

— Без нас сделают, — повторил Ветлугин и, взяв Ивана Алексеевича под руку, повернул его к своему громадному «ЗИЛу». — Забирайтесь-ка сюда. В этой машине можно даже совещания устраивать. Садитесь, садитесь, майор. Не бойтесь — совещание вам не угрожает. Просто хотелось поговорить с вами, хотелось похвалить вас, ну и поругать заодно. Хвалю вас за то, что вы хорошо воспитываете своих людей. Иван Алексеевич, я говорю о сержанте Турчанове. О нем есть сведения. Настоящим человеком показал себя, настоящим солдатом!

Иван Алексеевич просветлел:

— Сыну его надо сообщить!..

— Да, конечно. Но мне кажется, он уже знает… Ведь тут и радость и горе. Радостно, что такой оказался железный человек, и очень горько, что этот человек там… у них… в тюрьме. Слушайте, Иван Алексеевич, напомните мне этого Турчанова. Какой он из себя? Ведь память у меня хорошая.

— Да он такой, знаете, блондинчик, невысокого роста, нос немножечко «каши просит»… курносенький. Вспоминаете?

Ветлугин засмеялся:

— Вспоминаю ли я? «Курносенький да блондинчик…» Боже ж мой, сколько мы с вами таких видели!