Джин Симмонс - Kiss. Демон снимает маску

Пока я размышлял над случившимся, ко мне подошли еще две девушки и пригласили на танец. Я понятия не имел, что происходит, но, оказывается, прошел слух, что я знаю толк в поцелуях, и все девочки хотели почувствовать мой язык у себя во рту. Семена того, что позже вырастет в KISS, были посеяны в этот период: телевидение, Beatles, супергерои, научная фантастика, девочки. Все американское сливалось в моем сознании в особую смесь.

Участие в группе также открывало определенные социальные возможности. Например, я не знал, что такое кантри-клуб, — мы все еще были довольно бедны. Но летом мою новую группу. Long Island Sounds, пригласили играть в разных кантри-клубах по всей округе. Мы были поражены тем, что там увидели. Каждого обслуживали по высшему разряду. Посетители брали напитки с собой в бассейн. Они ездили на хороших машинах.

После одного из танцев какая‑то девочка пригласила меня вернуться в следующую субботу поплавать с ней. Я с удовольствием вернулся, и мы стали плавать вдвоем. На самом деле это был лишь повод поласкать друг друга в бассейне: наши головы торчали над водой, но тела были под водой, и мы обнимались, трогали друг друга и целовались. Ее родители находились неподалеку, но они нас не видели, а может, притворялись, что не видели. Я, видимо, очень волновался, так как вдруг почувствовал, что мне надо выпустить газы. И немало. Я думал, я хитрый 54 парень и смогу все сделать незаметно, — во всяком случае, в классе никогда не случалось, чтобы я газанул на всех парах. Я надул щеки и слегка поежился, чтобы никто ничего не заподозрил. Я думал, в бассейне будет еще проще, но почему‑то логика не подсказала мне, что газ поднимется наверх. Неожиданно, словно Тварь из Черной лагуны, вода забурлила, раздался жуткий звук, и возникло чудище. Девчонка вырвалась из моих объятий и поплыла прочь. Больше я ее не видел.

Если я был не в Нью-Йорке, я был в Нью-Джерси. В том смысле, что летом мама часто отправляла меня в летний лагерь. Дела у нее пошли в гору, потихоньку начали появляться лишние деньги, и однажды летом она объявила, что мне предстоит поехать в лагерь «Сюрпрайз-Лейк» («Озеро-сюрприз»). Главным сюрпризом в «Сюрпрайз-Лейке» стало отсутствие озера — там был один только маленький пруд. Я провел в лагере три недели, показавшиеся мне вечностью, главным образом, потому, что там не было телевизора. Для меня лагерь стал тюрьмой. Как будто вернулась иешива: все ели сообща, а за напитками надо было выстраиваться в очередь. Последнее, что меня интересовало, — это походы, а предпоследнее — спортивные игры. Однажды я сбежал из лагеря в соседний городок — кажется, Монтичелло — и купил себе комиксы «Фантастическая четверка». Они стали моей отдушиной до конца лета. Я читал и перечитывал и снова перечитывал их. В конце концов мне удалось найти себе место в кружке прикладного искусства: поскольку у них был мимеограф, я научился печатать газету.

Еще я пел на конкурсе талантов в лагере, и все бы хорошо, если бы там со мной не случилась одна из самых кошмарных

вещей в жизни. Все лагерные конкурсы юных талантов одинаковы. Кто‑то танцует степ. Кто‑то жонглирует. Группа подростков собирается в хор. У меня тоже был своего рода поющий ансамбль, и вот мы вышли на сцену. Поскольку лето было в самом разгаре, всюду вилась мошкара — и особенно на сцене, где стояли прожекторы. В тот самый момент, когда должен был выступать я, огни на сцене погасли, и я остался стоять в одиноком свете прожектора. Я открыл рот, чтобы сделать глубокий вдох, и заглотил гигантского мотылька, погибшего страшной смертью, извиваясь всю дорогу вниз по моему горлу. Я не мог дождаться, когда вернусь в свою комнату к своей «Фантастической четверке».

Лагерь стал первым местом, где я узнал о существовании гомосексуалистов. Туалеты были общественные, и все юноши справляли нужду бок о бок. Перегородки не предусматривались, просто один общий лоток. Рядом со мной стоял парень моего возраста. Он все смотрел на меня и на мой член и спрашивал, в каком я домике, и говорил о том, о сем и приглашал меня к себе в комнату. Я спросил: «А у тебя комиксы есть?» Вопрос застал его врасплох. Нет, комиксов нет, но зато есть он сам. «Что ж, — сказал я, — я не пойду, если тебе не нравятся комиксы. Или, может, ты знаешь, где можно посмотреть телик?» Это сбило его с толку совершенно. Телик? Зачем? «Чтобы посмотреть «Супермена»», — объяснил я. Классический пример взаимного непонимания: он хотел меня заклеить, а я хотел посмотреть телевизор и почитать комиксы.

или помогал в мясной лавке — и копил, как сумасшедший. Я никогда не тратил ни цента и очень гордился той пачкой денег, которые мне удалось накопить. Так что работы я никогда не боялся. Я умел трудиться и зарабатывать. Но когда группа начала отнимать все больше времени, мне показалось, что я смогу сделать музыку своим профессиональным занятием. Чтобы я не натворил глупостей, мама разрешила мне заниматься группой и всем чем угодно, пока у меня есть запасной план. Она заявила, что я должен отучиться в университете и получить какое‑нибудь образование на тот случай, если другие мои планы не сработают. Я никогда даже мысли не допускал, чтобы нарушить это условие. Поддержка матери была чрезвычайно важна для меня. Именно из‑за нее я никогда не курил, не пил и не баловался наркотиками — ни подростком, ни в зрелом возрасте до сего дня. Из‑за тех ужасов, что мама пережила в концлагерях в Европе, я всегда точно знал, что у меня нет права причинять ей боль. Она достаточно настрадалась. Поэтому, что бы я ни делал, я изо всех сил старался никак не задеть и не обидеть ее. Мама подарила мне жизнь. Самое малое, что я мог дать ей взамен, — это счастье. Хотя я и играл музыку дома и в лагере, в Куинсе и по всему Лонг-Айленду, мне не приходило в голову, что я смогу сделать карьеру в рок-группе. Я всегда работал — разносил газеты или помогал в мясной лавке – копил, как сумасшедший. Я никогда не тратил ни цента и очень гордился той пачкой денег, которые мне удалось накопить. Так что работы я никогда не боялся. Я умел трудиться и зарабатывать. Но когда группа начала отнимать все больше времени, мне показалось, что я смогу сделать музыку своим профессиональным занятием. Чтобы я не натворил глупости, мама разрешила мне заниматься группой и всем чем угодно, пока у меня есть запасной план. Она заявила, что должен отучиться в университете и получить какое‑нибудь образование на тот случай, если другие мои планы не сработают. Я никогда даже мысли не допускал, что бы нарушить это условие. Поддержка матери была чрезвычайно важна для меня. Именно из‑за нее я никогда не курил, пил и не баловался наркотиками – ни подростком, ни в зрелом возрасте до сего дня. Из‑за тех ужасов, что мама пережила в концлагерях в Европе, я всегда точно знал, что у меня нет права причинять ей боль. Она достаточно настрадалась. Поэтому, чтобы я не делал, я из‑за всех сил старался никак не задеть и не обидеть ее. Мама подарила мне жизнь. Самая малое, что я мог дать ей взамен, - это счастье.