Джин Симмонс - Kiss. Демон снимает маску

Один из моих лучших друзей в Ньютаунской средней школе был чернокожим, и мы любили после уроков вместе петь в стиле «ду-воп». Мы собирались по двое или трое и выводили гармонию — ничего особенного, просто возможность попеть. Но когда застрелили Мартина Лютера Кинга, тот друг показал мне маленький топорик, спрятанный у него под рубашкой, и сказал, что нам не стоит проводить время вместе, потому что его друзья злятся. Я помню, что очень испугался и принялся объяснять, что мне очень жаль и что я не имел к убийству никакого отношения. Он ответил: «Да, но мои друзья не поймут. Они в ярости». На этом наша дружба кончилась. Образованные, начитанные евреи очень симпатизировали движению за гражданские права, потому что они видели параллели между отношением к неграм в Америке и отношением к евреям на протяжении всей мировой истории: мы были рабами в Египте, а они были рабами в Америке. Но интеллектуальные и эмоциональные связи в социальной среде не всегда отражаются в уличных отношениях.

Какими бы сложными ни были социальные условия середины 1960-х в Америке — а они не отличались простотой, — я всегда мог найти отдушину в телевидении. Не то чтобы я смотрел все подряд. Например, живое телевещание меня тогда совсем не интересовало. Мама любила смотреть шоу-варьете, но мне они не нравились. Камера стояла на месте, что являлось довольно серьезным техническим ограничением, поэтому происходящее не захватывало по-настоящему. Неподвижная сцена с говорящим парнем при неподвижной камере. Я засыпал. Но что меня все‑таки заинтересовало, так это то, что на некоторых шоу девушки визжали от восторга перед исполнителями. Я еще не понимал, что все это значит, — девочки в «Клубе Микки-Мауса», которые, казалось, только мешали мальчикам; люди, кричащие по телевизору. Но я чувствовал в этом что‑то грандиозное.

И вот однажды я стоял у окна дома 99 по Девятой Южной улице в Бруклине; мне было лет двенадцать. И я увидел, как какая‑то испанская девочка прыгает через скакалку. У нее были длинные черные волосы ниже пояса. Они были прямые и блестели, как винил, и каждый раз, когда она подпрыгивала, бились об ее зад. Я не видел ее лица. Мне еще предстоит его увидеть. Но тогда я впервые ощутил это странное щекочущее чувство, которое в ближайшие месяцы повторится снова и снова, и я пойму, что в моем сознании и теле происходит что‑то необычное — все равно что начало простуды. Мышцы начали болеть, я стал странно себя чувствовать, как никогда раньше. У меня стали набухать разные части тела, начали расти волосы там, где их раньше не было, и я испугался. Я хватал ножницы и бежал в ванную, чтобы отрезать эти волосы. Как я мог поговорить об этом с матерью? «Я не понимаю, что происходит, мне нравится одна девочка, у меня между ног начинают расти волосы. О господи, это конец света».

Но в конце концов я стал видеть в этом положительную сторону. Воскресными вечерами мы с мамой смотрели шоу Эда Салливана — выходной она проводила дома, — и время от времени в передаче появлялся какой‑нибудь подростковый кумир, например Бобби Райделл. И мы слышали, как вопят девчонки в зрительном зале. Когда мне было десять-одиннадцать, я еще ничего не понимал. Когда мне стукнуло двенадцать, я по-прежнему считал реакцию публики странной, но мне она уже нравилась. Я вдруг осознал, что подростковые кумиры имеют какую‑то власть над этими визжащими девчонками, к тому же видеть, как девчонки теряют контроль над собой, было чрезвычайно приятно. И все же их крики оставались вполне почтительными, если не сказать сдержанными. Всего полтора года спустя, когда я чуть подрос, я посмотрел на шоу Эда Салливана по-новому. Крики уже не были такими сдержанными. А на сцене находился не один кумир-подросток с приглаженными назад волосами, а сразу четыре лохматых кумира-подростка со смешными акцентами. Когда я их увидел, мне все стало ясно в одно мгновение.

До Элвиса МНЕ не было дела. Я не видел его по телевизору, так что в каком‑то смысле он для меня не существовал, и, хотя я и имел смутное представление о нем как о популярном музыканте, особого восторга он у меня не вызывал. Он был для меня одним из многих поющих гитаристов, и, за исключением «Hound Dog» и «Jailhouse Rocк», его музыка меня не цепляла. Она звучала слишком нежно, слишком гладко. Так что когда Элвис появился на шоу Эда Салливана, крутя задом, это не стало важной вехой в моей жизни. Но как‑то воскресным вечером в 1964 году мы с мамой предавались нашему обычному ритуалу: ужину под Эда Салливана. Я ел домашние гамбургеры, которые часто готовила мама, и горошек.

Овощи я не любил, хотя против горошка ничего не имел, так что мама пичкала меня им при любой возможности. Так вот, сижу я с гамбургером, горошком и Эдом Салливаном, и Салливан вдруг произносит фразу: «Дамы и господа, сегодня в гостях на нашем шоу группа he Beatles».

Я и не понял, о чем это он. Жуки? Тараканы?* Может, это одна из тех новых трупп, которые иногда появлялись на шоу, чтобы показывать трюки, вроде блошиного цирка? Они вышли на сцену, и феномен битлов буквально оглушил меня, как тонна кирпичей, упавших на голову. Никогда прежде я не испытывал ничего подобного. В то время они еще носили эти глупые стрижки. Моей первой мыслью было: «О боже, да они одеты, как девчонки». Второе, о чем я подумал, — что они похожи на обезьянок. (По всей видимости, это было распространенное мнение, — думаю, именно поэтому группа he Monkees выбрала такое название*.) Эти две мысли не позволили мне сразу продать душу Beatles. Но тут в комнату вошла мама и сделала замечание по поводу нелепого вида музыкантов, и я сразу же резко поменял свое мнение. Я сказал: «Да нет же, мам, мне кажется, они классно выглядят». Мне нравилась сама мысль, что я считаю их классными, а мама — нет. Меня привлекало само различие. Я хотел, чтобы оно между нами было. Такой своего рода бунт. И в тот момент все то, о чем я размышлял последние месяцы, начало приобретать смысл: эти парни со своими дурацкими стрижками и девчонки, визжащие при их появлении со всей дури. В ту ночь родились мои первые мысли о поп-музыке, и эти мысли были просты: «Если я соберу собственную группу, может, и ради меня будут так же кричать девчонки». Не верьте, если вам скажут что‑то другое, — тот же самый импульс породил тысячу прочих музыкальных групп.

На самом деле первая пластинка появилась у меня очень давно, еще до Beatles, до шоу Эда Салливана и до всего остального. По нью-йоркскому телеканалу W0RTV полным ходом гремел твист, и Чабби Чекер вел дневное телешоу, что‑то вроде детского урока танцев. Помню, что меня это так захватило, что я даже пошел и купил журнал для подростков, в котором давались краткие биографии звезд современности. Так я узнал, что настоящее имя Чабби Чекера — Эрнест Эванс, что раньше он ощипывал кур в мясной лавке и что жена Дика Кларка окрестила его Чабби Чекером по аналогии с Фэтсом Домино* {5} 5 * Monkees созвучно с monkeys — обезьяны (англ.): . Я понятия не имел о Хэнке Балларде и группе Midnighters, исполнивших оригинал песни. Я вообще ничего не знал. Но я начал крутить твист и участвовать в соревнованиях по твисту.