Евгений Сидоров - Записки из-под полы

По думскому залу в причудливых, почти цирковых одеждах изящно двигался депутат ЛДПР Марычев, то ли шут, то ли полуюродивый. Его речёвки создавали атмосферу балагана. Это была несомненная антреприза Жириновского, его низовая народная тема, в отличие от собственного пылкого трибунного бреда. Жалко Марычева, он помер, сыграв свою партию, и театра в нашем бесцветном парламенте стало гораздо меньше.

Баллотируясь в Думу, я не вступал в партию “Демократический выбор России”, да мне, честно говоря, это и не предлагали. Речь тогда шла о демократической парламентской фракции, а не о партийном строительстве.

Так или иначе, но мое депутатство оказалось полезным прежде всего “Ясной Поляне”. Она наконец-то перешла из рук областных чиновников к Толстым, прямым наследникам Льва Николаевича. Молодой журналист Владимир Толстой, пройдя стажировку в музейном департаменте Минкультуры, стал отличным директором великой усадьбы.

Будучи выбран от Тулы и во второй состав Думы, я отказался по просьбе В.С. Черномырдина от депутатства, ибо по Конституции не мог совмещать с ним пост министра. В первом думском сроке такое совмещение разрешалось законом.

Виталий Третьяков в “Известиях” (03.07.08) решил вступиться за РПЦ, обороняя ее от вольтерьянцев. Вот что он пишет: “Сегодня церковь все чаще выступает как едва ли не единственный (кроме плохо справляющегося с этим образования) влиятельный институт защиты высокой культуры и классического искусства от массового невежества и пандемии масскультуры. Парадоксально то, что многие, а в последние два-три столетия едва ли не большинство произведений классического искусства было либо антирелигиозным либо антиклерикальным”.

Стоит подумать, чего больше в этих словах — невежества или политики? И того, и другого хватает. Вопреки просвещенному автору многие высокие создания классического искусства (берем только русские примеры) в последние два столетия как раз и пронизаны христианским (православным) духом и отнюдь не враждебны церкви — Достоевский, Гоголь, Александр Иванов, Поленов, Лесков, Чайковский, Рахманинов, Свиридов, Пастернак, Ахматова, список можно длить и длить. Что же касается РПЦ, то ее сегодняшняя защита культуры и искусства то и дело выливается в повсеместное стремление вытеснить музейные собрания из храмов и палат, завладеть утраченной ранее собственностью, что было бы и справедливо и уместно, если бы благочестивая власть одновременно предоставляла вытесняемым сносные помещения для переезда. А до той поры по необходимости поощряла бы совместное договорное использование вышеупомянутых объектов церковного зодчества. К несчастью, этого почти не происходит. Собственность в России (как и квартирный вопрос) могут испортить и обратить в свою противоположность самые благие намерения.

К сказанному стоит добавить, что “пандемия масскультуры”, по изящному выражению Третьякова, распространяется во многом благодаря отечественным средствам массовой информации, где не последняя роль принадлежит все тому же известному автору, воспитателю юной журналистской смены. И никакая церковь не в состоянии будет противостоять лавине распространения “массового невежества”, если господин Третьяков-со-товарищи эту благородную миссию не разделят с ней.

Троекратное православное лобзание матерых безбожников.

У нас в обществе нет ни оформленного либерального сознания, ни либеральной партии. Да и националисты какие-то ненастоящие, без народа, с наклоном к нацизму.

Что же касается литературной критики, называющей себя либеральной, то в ней не слышен шелест новостей и истин. Она поет однообразную корпоративную песню, хорошо если лебединую.

Не выбирать, не примыкать, а следовать своей дорогой и “пусть люди говорят что угодно”.

Итальянский город Пенне давно стал частью моей жизни.

Четверть века тому назад в ноябре шел мокрый снег. Оливковые деревья уже стряхнули свой урожай, и только плоды безлиственной хурмы пронзали тьму оранжевым светом, соперничая с туманным золотом редких фонарей. Так поздним вечером вы въехали в дивный маленький город, где итальянское средневековье представительствовало от имени романской истории, а новые кварталы и современные жители, особенно дети и молодежь, олицетворяли настоящее и будущее Италии.

Утром я вышел из гостиничного номера на террасу. Передо мной открылись тронутые охрой холмы Абруццо, раннее солнце озарило окрестности, справа Гран-Сассо обнажил снежную вершину, впереди виднелась церковь Санта Мария дель Кармине. Этот прозрачный пейзаж навсегда врезался в память, как и поразительно свежий воздух, который, казалось, можно было разливать страждущим в бутылки, подобно знаменитому красному вину Монтепульчано.

С тех пор каждый год приезжаю сюда. Литературная премия Пенне, а затем и “Москва—Пенне”, президентом которой я являюсь, международные конгрессы, посвященные нобелиатам и другим крупнейшим писателям прошлого и современности, сделали этот город важным местом на культурной карте Италии. Здесь я познакомился с Марио Луцци, Умберто Эко, Клаудио Магрисом, другими выдающимися итальянскими литераторами. Здесь выступали перед читателями Валентин Распутин, Юрий Карякин, Евгений Солонович, Фазиль Искандер, Борис Екимов, Людмила Петрушевская, Сергей Есин, Людмила Улицкая, Юрий Поляков, Анатолий Ким, Анатолий Королев, Алексей Слаповский, Михаил Семерников. Душой премии был и остается профессор Иджино Креати, поэт и блестящий организатор местной литературной жизни.

Державно-милитаристический пафос с проклятиями Запада — есть инфантильное и отчасти опасное занятие. Россия погружалась в этот речевой политический поток неоднократно и всегда выходила не с прибытком, а с очередным поражением — даже от своих, казалось бы, уже поверженных врагов. Непереваренный Данилевский до сих пор тревожит сознание некоторых наших доморощенных политологов и писателей. Столь же непродуктивен евразийский проект. Несравненный Константин Леонтьев грустно усмехнулся бы, глядя на нашу полуобразованную консервативную мысль о России: нет, не таких учеников и последователей мечталось ему увидеть в будущем! К тому же вовсе не либерально-демократическая идея губит Россию, как мнилось Леонтьеву, а как раз тот вожделенный византизм и спайка православия с властью светской, которые представлялись замечательному мыслителю пусть слабой, но гарантией сохранения страны в ряду великих мировых держав. Леонтьев ошибся, но эта страстная и великая ошибка достойна быть выше любых плоских правильных суждений и прогнозов, отдающих пошлостьюсередины , всего того, что составляет сегодня и западный и российский общественный фон.