Георгий Герасимов - Из сгоревшего портфеля (Воспоминания)

Не могу удержаться и не привести здесь двух-трех сюжетов, один из которых, утверждаю совершенно ответственно, взбудоражил в свое время всю Москву. Я не раз слышал его от многих людей, абсолютно убежденных в подлинности событий, выдуманных нами.

Ехали мы на задней площадке переполненного трамвая мимо зоопарка. Именно тут Макс – он часто был закоперщиком наших розыгрышей – громко спросил меня: «Ну и как? Видел уже?» – «Ага», – ответил я, тут же включаясь в игру, не ведая, что будет дальше. «Любопытных-то много?» – «Еле протолкался к обезьяннику». «А хороша дамочка», – улыбнулся он. – «Великовата и в шерсти вся, но смотрится», – согласно вступил в беседу кто-то из наших, предполагая, что разговор пойдет о какой-нибудь горилле, раз уж зоопарк и обезьянник. Но гений Макса только набирал высоту. «Великовата! Да они же два месяца ремонтировали – крышу поднимали. Как-никак три метра». – «А груди чуть не до пупка висят», – радостно зафантазировал Литовченко – наш сокурсник-одессит, отличавшийся успехами среди представителей противоположного пола. Смущенный возникшей перед глазами картиной, я яростно ринулся на защиту нравственности: «Черт его знает – то ли человек, то ли обезьяна. Но все-таки неприлично, а вдруг человек?»

Доезжаем до Тишинской площади, здесь обычно выходит много народу. А тут, вижу, почти никто не вылазит, стоят, с независимым видом по сторонам поглядывают, а сами наш треп слушают. Ну мы и льем колокол дальше:

– А малыша ее видел?

– А разве она с детенышем?

– А как же! С десятилетнего парня, но ходить еще не умеет. Я когда пришел, он у матери на боку сидел, в шерсть вцепившись. И мордашка совсем человеческая. У мамаши обросла, а у него гладенькая такая, коричневая.

– Говорят, с Курильских островов их привезли. Там вроде и папаша был, но не дался, удрал в скалы. А и здорова была тетушка, одного пограничника просто пополам порвала – уцепила за ноги – и надвое.

– А может, все-таки дикий человек? Доисторический? Вполне могли они на необитаемом острове сохраниться. Или, считаешь, обезьяна?

– Антропологи утверждают – гоминид. – (Вот ведь какие ученые слова мы знали!).

– Слепая ветвь человеческого рода... Гомо грандиозус.

И так далее, и тому подобное... Слух этот пустили мы осенью сорок шестого. Так нам сюжет понравился, что повторили его как-то в училище, с еще более яркими подробностями. Года два нет-нет, да и доносились до меня отголоски «жуткой истории». Чуть ли не очевидцы находились. И когда много позже, уже в «исторически обозримые» времена, доводилось мне слышать и даже читать статьи про йети – снежного человека – все мне чудилось, что легковерные чуть не слово в слово повторяют измышленную нами легенду...

А как понравится такая байка, тоже сочиненная нашей гоп-командой? Привез, мол, Константин Михайлович Симонов своей Серовой из Америки в подарок отрез какой-то сногсшибательной ткани – самый «писк» моды. Она тут же в одно кремлевское ателье сунулась – вечернее платье шить. Дней через десять должны они были идти на прием к какому-то маршалу – вот и решила удивить Валентина Москву: все бабы от зависти полопаются. Торопила закройщика, чтобы успел к сроку. А у него и маршальская жена шила. Подобрала как-то лоскуток – откуда, мол, кому шьешь? Ну, закройщик, простая душа, все как есть и доложил. Прихватила маршальша образчик и ушла. Кому не известно, что военные дамы Валентину Серову недолюбливали, не могли ей простить, что так быстро забыла своего муженька, Героя, трагически погибшего? Уж не из-за нее ли он и погиб?

Является Симонов с супругой на прием. Платье на ней – закачаешься. Входят в гостиную, а там все стены той тканью обиты. Вставила маршальша фитиля выскочке! И ведь тоже спустя годы слышал от кого-то этот сюжет. Но, положа руку на сердце, сконструировали его мы – добрая половина подробностей мной самим выдумана.

Или вот еще один сюжетец, если не наскучило: он так и был записан мной лет двадцать назад, и назывался «Смерть под ножом хирурга». Коротенько перескажу, а то очень уж заболтался... Кучкуемся перед лекцией в вестибюле училища, возле раздевалки. Перехихикиваемся. Подходит та самая Галочка Когтева, с которой я после отрывок из «Женитьбы Белугина» играл. «Мальчики, посоветуйте какой-нибудь отрывок! – большая, красивая, но наивная до дурости. – Что-нибудь трагическое, современное. А, мальчики? Столько книг пересмотрела, ничего не найду». Как же, смотрела ты книги!.. Максим начинает: «Слушай, Егор, какая-то недавно пиеска была в журнале... Сдается, перевод с английского, – героиня – ну просто вылитая Галка. Господи, да как же она?» – «С английского? Что-то припоминаю. Постой, постой! Прогрессивный американский драматург... Густав... Точно! Густав Синдифёр! В каком же это журнале? Летом вроде...» – «Нет, еще весной. Там еще хирург-негр спасает эту девицу, миллионершу, она в него влюбляется, а ее папаша – против... Ага, вспомнил – «Смерть под ножом хирурга»!» – «Там вот эта сцена – их объяснение. Сила!» – «Трагедия». – «Ой, мальчики, в каком журнале?» – «То ли в «Октябре», то ли в «Звезде»... Нет, сдается, в «Новом мире»... Но точно – весной». «Ослабэлла ее зовут», – вспоминает Макс. – Пожалуй, Галке подошло бы. В ее ключе». Глазищи у Гали загорелись – черные, умоляющие: «Так где же она, эта «Смерть»? Ну же, мальчики!» А мы никак не можем «вспомнить». Галина – на крючке. Теперь не отвяжется. Следующая лекция по западной литературе. Читает Поль, тот самый, блестящий, умница. В конце лекции Галка поднимается: «Александр Сергеевич! Вы такую пьесу не читали – «Смерть под ножом хирурга»? – Она, волнуясь, начинает пересказывать наши враки: операция, негр-хирург, роковая любовь. – Такого прогрессивного американского драматурга – Густава Синдифёра?» – «Синдифёра?» – тянет Поль, вслушиваясь в слово. – «Ну да! А героиню зовут Ослабэлла». «Ах, Ослабела!» – пряча улыбку, косится профессор в нашу сторону. Мы еле сдерживаемся, чтобы не зареготать в голос. Тут и до Когтевой доходит. Она заливается краской и со слезами вылетает из аудитории. Курс веселится вовсю... И надо же – не может Галка долго таить зла. Глаза еще мокрые, но уже улыбается. «Ух, противный», – машет на меня рукой... Ну как было не откликнуться на ее просьбу и не подыграть ей в «Женитьбе Белугина»?!

Думаю, что и многим из вас случалось хоть единожды в жизни встречаться с неким таинственным «письмом счастья», якобы ходящим по белу свету уже несколько веков. Текст его гласил что-то вроде: «...Это письмо является вестником счастья, пятьсот лет назад принесенного в наш мир мистическими братьями по разуму. С тех пор не прерывается нить счастья... Счастье пришло ко мне, и я передаю его вам. В трехдневный срок вы должны сделать десять копий и отправить текст десяти людям, которым вы желаете счастья...» Невыполнение этого требования влекло за собой близкие беды, а выполнение гарантировало успехи и радости. Никаким особым суевериям не подверженный, хотя по одной, известной лишь мне причине считавший число 22 и 220 «своим» и несколько неприязненно относившийся к черным кошкам, перебегавшим дорогу, я полученному на мое имя письму, конечно, не придал никакого значения. Посмеялся, попытался отыскать среди кое-кого из знакомцев, вернее, знакомок, – почерк был женский – корреспондента, хотя текст предписывал держать в строгой тайне и смысл, и само получение письма. Пришло оно на адрес училища, и когда в канцелярии вручили мне конверт без обратного адреса, я поначалу расстроился: неужели Лубянка опять претендует на мой покой? Ведь уже с год, как контакты наши прекратились. И никогда прежде на адрес училища никто мне не писал. Вскрыл конверт, и отлегло. Конечно, ни о каких рассылках копий и речи быть не могло. Еще всякие суеверия мистические поддерживать!.. Что касается числа 220 – могу рассказать, раз уж решил писать все начистоту. Еще лет восьми, лежа вечером в кровати, никак не мог заснуть. Свет в комнате погашен, все уже спят, а я всё верчусь. Окна наши выходили во двор, но когда за воротами проезжала автомашина, бледный отсвет ее фар пробегал по стене. И я загадал: сколько лет нам жить – мне, маме, папе. Лежал и считал отсветы. Насчитал двести двадцать и заснул. Казалось – безумно много. Но цифра запомнилась, запала. И 22 тоже стало «счастливым числом». Папа умер, пару месяцев не дожив до шестидесяти двух... Мама – на восемьдесят шестом. Значит, мне осталось еще десять лет. Доживу до третьего тысячелетия и... Посмотрим.