Пётр Панч - Голубые эшелоны

Это было даже не смешно, а скорее трагично.

Но этими чудесами ночь не закончилась. Она готовила мне еще большую неожиданность.

Уже далеко за полночь мы, трое поручиков, попрощались с гостеприимными хозяевами и перешли к Суходолову, у которого была комната в том же доме, на втором этаже.

Высокое окно, завешенное глухой шторой с белой бахромой, выходило на Конюшенную улицу. Царское Село, засыпанное снегом, уже давно спало.

Мы пили черный кофе и говорили о концерте нашего земляка Ивана Алчевского в офицерском клубе. Потом начали возмущаться безразличием высшего света к окружающей его жизни. На фронте солдаты уже поняли преступность войны и не хотели воевать. Оружия не хватало, в окопах маялись одни ополченцы чуть ли не пятидесятилетнего возраста. На города надвигался голод. Всего два дня назад жены петроградских рабочих разгромили пекарни и лавки. Листовки Петроградского комитета РСДРП(б) призывали рабочих к всеобщей забастовке. В одном лишь Петрограде бастовало уже почти двести тысяч человек. А наша аристократия жила, казалось, в каком-то другом царстве и забавлялась только сплетнями и пересудами про придворных блюдолизов да про Григория Распутина, выискивая все новые и новые анекдоты.

— Вы знаете, где его похоронили? — спросил Суходолов.

— Говорят, где-то здесь, в Царском Селе.

— Под окнами царицы. И часовенку поставили.

Постепенно мы перешли к рассказам о Григории Распутине. В это время за окном послышался какой-то шорох.

Насторожились. Шуршит!

Три часа ночи.

Я крадусь к окну, слегка отодвигаю штору и отскакиваю. На всю раму распят человек.

На втором этаже!

К окну можно добраться только по крыше над крыльцом, оттуда по карнизу в один кирпич шириной.

Глянул еще раз — висит!

— Там человек! — говорю сдавленным голосом. — Бегите двое вниз, а я здесь!

Побежали, выхватили револьверы. Я тоже стал у окна с револьвером.

Прислушиваюсь: что-то кричат снизу Суходолов и Рагозин, что-то бубнит человек за окном. Выглядываю: незнакомец идет к крыльцу. Слышны уже голоса на лестнице, а я продолжаю раздумывать: «Вор? Агент? Ну конечно же, агент, шпик. Но что мог он расслышать сквозь двойную раму? Ну, напишет в рапорте, что говорили о царе, против царя, о существующем строе. Но ведь об этом открыто говорят, даже с трибуны Государственной думы! И заядлый монархист Шульгин кричит, что если мы поднимаем знамя борьбы против власти, то лишь потому, что мы действительно дошли до предела! Путиловцы даже вышли на демонстрацию с красными флагами: «Долой самодержавие! Долой войну!»

Топот ног и возбужденные голоса поднимались все выше. Любопытно, как он будет выворачиваться! Наверно, обозленный собственной неосторожностью, напишет такой рапорт, что завтра же сюда пожалует жандармерия. В мирное время — высылка или Нарымский край, а в военное время — на фронт! Пусть враг вместо них сделает черное дело. А не угодит в тебя пуля — воюй! За что? Чтобы помещики и дворяне по-прежнему смотрели на нас как на рабочий скот? После войны мы, скороспелые офицеры, больше им не понадобимся. Ступайте, копайтесь в земле, а они будут командовать. Приезжий с фронта офицер рассказывал в офицерском собрании: в окопах большевистские агитаторы кричат, что нужно превратить нынешнюю империалистическую войну в гражданскую. Что это — единственный путь для пролетариата? А мне жертвовать жизнью за то, чтобы Украина по-прежнему оставалась Малороссией, чтобы мы у себя, в своем доме, не могли говорить на родном языке? К черту всех самодержцев, царей и императоров!

В комнату вошли Суходолов и Рагозин, а между ними щуплый солдатик. Видно, сильно замерз, прямо весь посинел. Однако сразу же вытянулся и замер.

— Ты кто такой? — спрашиваю.

— Рядовой лейб-гвардии его императорского величества полка, ваше императорское величество!

Я невольно усмехнулся: запутался, бедняга, в императорских титулах.

— Фамилия?

— Даниленко, ваше императорское величество!

Я захлопал глазами:

— Как, как?

— Даниленко, ваше императорское величество!

— Кому ты отвечаешь?

— Вам, ваше императорское величество!

— А я кто?

— Вы — ваше императорское величество!

— А это кто? — показываю на Суходолова.

Солдат все время держит руку под козырек и вытянулся уже чуть не до потолка.

— Кто это?

— Поручик антилерии, ваше императорское величество!

Я глубоко вздыхаю и указываю на Рагозина:

— А это кто?

— Поручик антилерии, ваше императорское величество!

— Ну, а я кто? — И тычу пальцем в свой погон, точно такой же, как и у них.

— Вы — ваше императорское величество!

Может, я похож на Николая II? Так нет же, видел его — роста ниже среднего, мелкие черты лица, русая бородка и голубые глаза. А я гладко выбрит, волосы черные.

— Как ты тут очутился?

— Провожал наследниц вашего императорского величества!

— Вы что-нибудь понимаете? — обратился я уже к своим приятелям.

— Стоп! — захохотал Рагозин. — Над нашим окном есть еще окно?

— Мезонин, — сказал Суходолов. — Там кухня.

— Вот и разгадка. Где твой денщик? Павел, позовите сюда девушек из кухни!

Минуты через две появились заспанная горничная и кухарка.

— Вы этого кавалера знаете? — спрашиваю.

Они завизжали, как обваренные:

— Какого кавалера? На черта он нам сдался, такой сморкач! Первый раз видим!

«Сморкач» моргал глазами и шмыгал носом.

— Это они — наследницы? — спрашиваю солдата.

— Так точно, ваше императорское величество.

Горничная и кухарка снова завопили было, что он жулик, а они — честные девушки, а не какие-то там «наследницы», что сам он — последний. Но тут почему-то испуганно заморгали глазами и попятились за дверь.

Я позвонил дежурному офицеру полка и попросил забрать своего солдата.

Пока пришел патруль, мы уже успели выяснить, что Даниленко — родом из Гадяча. Там у него мать-вдова с малым хлопцем. А что они едят — он не знает. Выговор у него был чистый, полтавский. Понемногу он, должно быть, забыл, как оказался в этой комнате, и охотно рассказывал о своем Гадяче, о его чудесной природе. Но когда я задавал вопросы, он вскакивал и, как заведенный, тараторил: «Так точно, никак нет, ваше императорское величество!»

— Ты как себя чувствуешь, здоров ли? — спросил Суходолов.

— Это фельфебель выдумывает, ваше благородие. А я здоров.

— Что он выдумывает?

В это время пришел фельдфебель с двумя солдатами. Мы рассказали ему, в чем дело. Он слушал, вытянувшись в струнку, но кидал на Даниленко злобные взгляды.

— Так точно, ваши благородия! — И повертел возле лба пальцем. А на Даниленко тут же прикрикнул: — Пошел вон сцюдова, хохлацкая морда!

Даниленко сразу втянул голову в плечи, сжался и, как побитый пес, поплелся в прихожую. Рагозин сказал: