Мари-Даниель де Корберон - Интимный дневник шевалье де Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II

Сюарт составил проект торговли по Черному морю и обещал дать мне его прочесть. Почтенный голландец сам, должно быть, сделал много заметок об этой стране и ссужает ими Пиктэ для его работы о России. Я тут тоже кое-чем попользуюсь.

Понедельник, 1 Апреля. — К брату.

Пюнсегюр дал мне прочесть комическую оперу своего сочинения; она действительно очень комична, потому что представляет собою стихи, лишенные размера и даже рифм. Если бы в ней был уж хоть не то что ум, а остроумие, то еще куда бы ни шло, но — увы!

К несчастию, талант у него открылся именно в России, а плохой климат не содействует развитию поэтических способностей.

После обеда был у Бемер и застал там Перро, который разошелся с Бецким. Люблю его за характер, мой друг; он тверд духом и чувствителен сердцем. Он подозревает о наших с Шарлоттой отношениях, но достаточно деликатен, чтобы намекать мне на них очень редко и крайне вежливо.

Ужинал у кн. Голициной, жены фельдмаршала, где было довольно весело. Князь Хованский (Kawanski), адъютант Голицина, много говорил мне о княжне Трубецкой, его кузине, которая, будто бы, очень меня любит. Я посмеялся над такой наивностью, но она все же привела меня в замешательство. Затем он мне сообщил, что фрейлина Бибикова страстно влюблена в принца Ангальта; должно быть она знает, что мы с ним приятели, и потому хочет сойтись со мной. А я, признаюсь, не считал ее способной на глубокое чувство, теперь вижу, что ошибся и очень рад этому.

Вообще, мой друг, я замечаю, что женщины везде чувствительнее и деликатнее мужчин. В России, где мужчинам эти добродетели неизвестны, женщины все же инстинктивно ими обладают, и если они, живя в свете, не освобождаются от них до старости, то только потому, что остаются верны природе, не смотря на воздействие господствующих обычаев и предрассудков.

Вторник, 2.— К брату.

Ездил поздравлять Потемкина, который сделан князем Священной Империи. Кроме того, говорят, что он получит звание генералиссимуса, весьма редко здесь даваемое. Не знаю только, правда ли это.

Нет ничего удивительного в том, друг мой, что бедные французы и француженки так стремятся в Россию — возможность внезапно обогатиться и безнаказанность мошенничества, вполне объясняют такое стремление. Быстрое обогащение очень обыкновенно в странах, не успевших еще прочно установиться, какова Российская Империя, но за то и быстрое разорение здесь не редкость — многие семьи упали с вершины благосостояния до крайней бедности в этом отношении. Иностранцы гораздо выгоднее поставлены: как только они наживутся, так и уедут. В России они любят только деньги, которые там легко можно приобрести.

Сегодня у профессора Штелина репетировали знаменитый Stabat Перголезе, который завтра будет исполнен в музыкальном клубе, куда я получил билет. Репетиция, мой друг, доставила мне большое удовольствие, хотя пьеса исполнена была посредственно. Я полагаю, что удовольствие это менее зависело от самой пьесы — хотя она превосходна — чем от воспоминаний о родине, куда она меня перенесла в эту весеннюю пору, такую очаровательную во Франции, а здесь почти неизвестную.

Среда, 3.— К брату.

За обедом у нас были гости. Я сидел рядом с г. д'Энвиллем, который путешествует для составления кабинета естественной истории, по поручению Карла Лотарингского [69] Гросмейстера Тевтонского ордена генерал-губернатора Голландии и основателя Брюссельской библиотеки. . Это очень достойный человек; он уже три раза ездил в Сибирь, вплоть до Кяхты ( Tialka? ), лежащей на границе России и Китая. Там именно и производится меновая торговля между двумя государствами, без посредства серебряных или золотых денег. Европейцы не могут ехать далее границы и даже жены русских посланников остаются в Кяхте, так что посланник один едет в Пекин, где может жить не более четырех месяцев. Он должен составлять для себя караван, что дает ему громадные выгоды. Все это я узнал от графини Чернышовой, муж которой, граф Иван, недавно был назначен посланником в Китай, но посольство не состоялось.

Четверг, 4.— К брату.

Пиктэ рассказал мне об Орловых следующее: старший из них, Григорий, был адъютантом гр. Петра Разумовского (деда Андрея), состоявшего в связи с кн. Куракиной [70] Это не верно. Любовником Куракиной был Петр Иванович Шувалов, брат фаворита Императрицы Елизаветы, деда же гр. Андрея звали не Петром, а Григорием. , матерью Александра и Степана Куракиных, с которыми я знаком. Так как здесь в обычае употреблять адъютантов на посылки, как во Франции лакеев, то Григорию Орлову приходилось носить любовные записочки Разумовского. Орлов был тогда слишком молод, чтобы ограничиться ролью поверенного любовных тайн, а Куракина была достаточно опытна, чтобы тотчас же открыть счастливые особенности Орлова. Она ими и воспользовалась. Молодой адъютант был красив, силен и неутомим, а притом обладал настойчивым характером, который выказал во всем блеске впоследствии. Граф Разумовский запретил ему бывать у Куракиной, а Орлов не согласился обещать это и был за то посажен в тюрьму. Увидав, что и тюрьма не в состоянии укротить строптивого адъютанта, его послали воевать в Германию. Там он, в маленьком городке, встретился с одной принцессой, родственницей великой княгини (будущей Екатерины II), которая и содействовала его возвращению в Россию, где он, через несколько времени, получил роту в артиллерии. Связь Орлова с Екатериной II началась в последний год царствования Елизаветы. Орлов жил против дворца и видел в окно великую княгиню, брошенную мужем и работавшую в одиночестве. Он нарочно по целым дням сидел дома, чтобы смотреть на Екатерину. Она, наконец, это заметила, так же, как то, что Орлов был молод и красив. Скоро, при помощи некоего лакея Шкурина [71] Шкурин потом был камергером двора Императрицы (?) и ему были поручены заботы о Бобринском, сыне Екатерины и Орлова. , прежде бывшего истопником во дворце, и горничной великой княгини, Екатерины Ивановны, между молодыми людьми завязалась интрига. Орлов тогда же поклялся своей возлюбленной, что возведет ее на престол, и стал набирать себе сторонников.

Рассказ о свержении Петра III я пропускаю. Подробности передам тебе когда-нибудь после. Известно, однакоже, наверное, что убили его одни Орловы, а Императрица расплакалась, когда Григорий сообщил ей о смерти мужа. Она этого не приказывала. Возвращаюсь к Григорию Орлову. Пользуясь интимностью Екатерины, он готов был потребовать себе и соответствующих прав. Бывший канцлер Бестужев, сосланный Петром III и возвращенный Екатериною, доказывал ему, что женщина не может обладать авторитетом, достаточным для управления Россией. Самой Императрице он советовал вступить в брак, причем прибавляя, что не знает человека более способного к роли принца, супруга, чем гр. Орлов (он тогда сделан был графом). Бестужев настоял на том, чтобы сенат предложил Императрице выбрать себе супруга, с тем только условием, чтобы он был русский по происхождению. Брак Григория Орлова с Императрицей был решен, и Орлову выхлопотали диплом князя священной римской империи. Перед браком его собирались произвести в фельдмаршалы. Между тем у Орлова были враги, к числу которых принадлежали: гр. Панин, канцлер Воронцов и гр. Захар Чернышов. Их было предположено выслать в имения, для чего приготовили уже кареты, и Пиктэ должен был конвоировать Захара Чернышова. В одиннадцать часов вечера все высылаемые собрались во дворце. Императрица, очень возбужденная, большими шагами ходила по своему кабинету, разговаривая с кн. Орловым, который стоял опершись на камин. Через два часа, кареты приказано отложить, Императрица ушла к себе, а Орлов к себе, сказав Пиктэ — «Что вы думаете о Екатерине второй»? — Пиктэ ответил ему стихом: