Мари-Даниель де Корберон - Интимный дневник шевалье де Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II

После нескольких визитов, я отправился ужинать к фельдмаршалу; там мне сказали что свадьба назначена 18-го числа этого месяца (по старому стилю). Видел Головину; они, в субботу, едут в Москву, откуда вернутся только будущей весной.

Пятница, 13.— К брату.

Обедал сегодня у Нелединской. Ей лучше, но все еще слаба. Говорил ли я тебе, что она теперь погрузилась в философию, и что Гельвеций не сходит у нее со стола? И это у нее не претензия, а подлинная необходимость в ее положении. Я заметил что люди, которые много любили, но перестали любить за неимением объекта, всегда обращаются к метафизике. Вот в таком положении находится и Нелединская. Отъезд Разумовского погрузил ее в меланхолию, и промежуток между двумя страстями она наполняет философией, которая, в свою очередь, будет изгнана новой любовью. Общество ее, которое мне очень нравится, может, однакож, быть опасным для меня. Она относится ко мне в высшей степени дружески, и все окружающие ее уверяют что у меня не может быть лучшего друга. Удивительно, между прочим, что она не верит в мое дружеское к ней отношение. Всякий раз когда я, со свойственными мне откровенностью и живостью, бросаюсь целовать ее руки или другим каким-нибудь образом выказываю волнующие меня чувства, она восклицает смеясь: «Ах! шевалье, шевалье, как вы можете так притворяться!» Не дальше как вчера, и даже сегодня она сказала это, когда я ей читал то место из Гельвеция, в котором идет речь о страстях. Я пропускаю эти слова мимо ушей, боясь, чтобы она в самом деле не подумала, что я ее обманываю. А все-таки эта идея мне нравится и я не стараюсь разуверить Нелединскую.

Печальная новость распространяется в городе: говорят, что Разумовский умер. Это могло случиться во время пребывания его у отца, откуда, в течении шести недель, не было о нем никаких сведений. Одни говорят, что его отравили, другие — что он умер с горя, даже не доехав до отца. А я думаю, что его просто схватили на дороге и согнали в Сибирь. Это меня очень беспокоит.

Свадьба Наследника состоится, говорят, раньше чем думали, а именно 16-го числа этого месяца (по ст. ст.).

Воскресенье, 15. — К брату.

Много говорят о будущей великой княгине; она очень любезна, предупредительна и добра. Гувернантка принцессы особенно расхваливает ее характер. Она милостиво принимает всех представляющихся и с каждым разговаривает. Теперь она учится русскому языку и скоро будет говорить на нем. Но вот внешность ее не особенно хвалят; говорят что она слишком крупна и жирна, а кроме того зубы у нее черные. Я, впрочем, не видал ее до сих пор и сужу по рассказам, из которых нельзя вывезти определенного суждения, так как они крайне разноречивы.

Сегодня у Щербатовых была репетиция. Кн. Голицын заставил себя ждать часа два, а потом явился с извинениями, в фатовском тоне.

Меня в нем очень сердит этот тон, неподходящий ни к внешности, ни к внутреннему его содержанию. Мне кажется, что Щербатовы его портят — он от них заимствует внешний лоск свободного мыслителя, который делает его смешным.

Понедельник, 16.— К брату.

Мы с Брюлем обедали у гр. Головина, отца Нелединской. И он и жена — прекраснейшие люди; последняя, впрочем немножко сплетница, как все пожилые маменьки. Говорили о намерении Матюшкиных ехать в Москву. Графиня Головина думает, что это фортель, который они с успехом выкидывают от времени до времени, чтобы вытягивать у императрицы деньги. После обеда принесли восьмимесячного ребенка, которого графиня очень ласкала. Говорят, что это плод незаконной любви ее старшего сына, который, тут же в доме, открыто живет с какой-то крестьянкой. Не нравится мне бесцеремонность, проявляющаяся в таком нарушении приличий, хотя оно, может быть, и спасает от горших бед. Лучше бы было, мне кажется, не делать открыто некоторых вещей, достаточно и того, что их терпят. Но таковы нравы в этой стране, в которой много азиатского.

Говорят, что дом бывшего фаворита Васильчикова куплен императрицею для фельдмаршала Румянцова [118] Александра Семеновича, который сам про себя говорил, что он: «был только содержанкой. Со мной и обращались как таковою — никому меня не показывали и ни у кого бывать не позволяли; просьбы мои не удовлетворяли, на вопросы мне не отвечали». (Валишевский, Autor d'un trone). , а другие говорят, что для Захара Чернышова, называемого военным министром. Князь Репнин приехал. Это другой кандидат на то же министерство или на министерство иностранных дел. Его, кажется, вообще боятся.

Вторник, 17.— К брату.

Сегодня утром я видел живописца Ролэна. Он показал мне портрет принцессы Виртембергской, начатый им на этих днях, в Царском Селе. Круглое, свежее лицо, но без всякого выражения. Ее ждали в театр до семи часов, а когда она приехала с Императрицей, то была встречена пушечной пальбой в адмиралтействе. Этот обычай, — встречать монархов, при въезде и выезде их из города, пушечными выстрелами — был установлен при Елизавете, а в нынешнее царствование отменен. Екатерина восстановила его только для принцессы Виртембергской. В театре собралось много народа, для того чтобы ее видеть. Давали Нанину, по-русски. Ни аплодисментов, ни даже ропота одобрения здесь не допускается; только одни французы, мой друг, по свойственной им живости и прямодушию, выказывают свою любовь к монархам веселым шумом.

Занавес поднялся в семь часов, а я уехал в семь с четвертью, так как мне нужно было поздравить кн. Щербатова с именинами.

Завтра будет концерт у принцессы Виртембергской; в четверг — парадный бал; в пятницу — спектакль; в субботу — эрмитажный вечер; в воскресенье — куртаг и маскарад. Не знаю, что будет дальше, но кажется, что мы повеселимся.

В Москве, мой друг, есть невеста из купеческого круга, молоденькая, хорошенькая, говорящая по-французски, и обладающая приданым в семнадцать миллионов деньгами и в двадцать пять тысяч душ (?). Недурная партия!

Среда, 18.— К брату.

Маркиз сказал сегодня, что Захар Чернышев приедет через 15 дней. Одни говорят, что он будет президентом военной коллегии, другие прочат на это место кн. Репнина. Матюшкин говорил вчера, что Императрица предлагала Румянцеву быть президентом, с жалованьем в 60 000 р. и казенным домом, но он отказался, потому что не может жить в Петербурге. Странный он человек, как говорят.

Обедал у Нелединской. После обеда был у сестры Разумовского, которая передала письмо от него. Был также у Барятинских и у Бемеров, где рассчитывал ужинать, но Шарлотта велела мне лучше прийти в другой день, так как они заняты приготовлениями к завтрашнему торжеству — представлению Ее Высочеству, принцессе Виртембергской. Я вернулся ужинать к Нелединской. Она меня прямо балует и я не остаюсь к этому равнодушным. Была там Зубова, которая рассказывала нам историю своей любви и несчастий: это настоящий роман, в котором она играет страдательную роль. Муж, которого она очень любила и для которого всем пожертвовала, бросил ее для любовниц и живет теперь в Москве.