Мари-Даниель де Корберон - Интимный дневник шевалье де Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II

Новая неприятность, сударыня, и по тому же поводу. Я хотел провести вечер и ужинать у Бемеров; таково было мое намерение вчера, но, вернувшись домой в час ночи, я застал лакея Головиных, который ждал меня, чтобы предупредить, от имени своих господ, что военные упражнения, которые я желал видеть, вместо девяти часов утра, назначены в шесть вечера, и что поэтому Головины приглашают меня обедать на дачу, а оттуда вместе отправимся на ученье. Обедать я обещал у Спиридовой, но не желая отказываться от ученья, назначенного ради меня, я послал ей сказать, что приеду к ужину. Как же быть с Шарлоттой, да и с самим собой, так как эти перемены были очень мне неприятны? Тем более, что Шарлотта, по словам моего лакея, Гарри, вчера жаловалась на меня. Я решился ехать завтракать в тележке. Вы не знаете, сударыня, что такое представляет собою этот национальный экипаж, удивительно нелепый. Представьте себе кабриолетный ход, на котором помещена очень маленькая, очень узенькая и очень высоко поставленная скамеечка [116] Судя по описанию — финская рашка (Прим. перев.). , все неудобства фаэтона и фиакра вместе взятые. Взобрался я в этот экипаж, сзади меня сел бородатый мужик, и понеслись мы довольно скоро. Шарлотту я застал с подвязанной щекой; она собиралась встретить меня холодно, но я ее развеселил и все неудовольствие кончилось тем, что она назвала меня шалуном как вы называете графа Степана. За два или три часа, которые я пробыл у Бемеров, мы успели поговорить, погулять, посмеяться и позавтракать. В самый разгар веселья, вдруг явился сумрачный Нормандец, окончательно нас заморозивший. Я пробыл еще с четверть часа и уехал обедать к Спиридовой. Там собралась наша труппа и мы, без всяких претензий, очень весело провели время. Я особенно напираю на это и достоинства, которые здесь не во всех кружках встречаются и которых мне очень недостает, если только более нежные чувства не отвлекают моего внимания.

Уехал я в четыре часа, чтобы отправиться к Головиным, но на половине пути встретил гр. Степана и мы с ним вернулись в Петербург прямо на ученье егерей Преображенского полка, в котором императрица состоит полковником, а Потемкин и Алексей Орлов подполковниками. Это ученье доставило мне большое удовольствие. Солдаты молоды, подвижны и ловки; одежда их состоит из зеленого камзола, таких же брюк, сапог и кожаного кивера, на манер английских, охотничьих, а вооружение из ружья и кортика, который служит также штыком. Командует егерями молодой Теплов, по протекции своей матери, к которой кое-кто из начальствующих лиц полка неравнодушен. Этот молодой человек не приобрел еще навыка командовать, но так как под его командой состоят люди, хорошо уже обученные, то дело идет само собою. Ученье производилось в две линии — их обычный строй. Самые разнообразные упражнения производились беглым шагом, причем то все смешивались, то вновь быстро разбегались по своим местам. Дрессировал их капитан, раньше Теплова командовавший этой ротой. Фельдмаршал Румянцев думает, в случае войны, соединить егерей всех полков в один корпус. У них у всех один мундир, а полки отличаются только по эполетам.

Вторник, 3.— К ней же.

Мы с маркизом превосходно пообедали сегодня у Рембера, крупнейшего из здешних французских негоциантов, обладающего самым правильным взглядом на торговлю. Там был кн. Лобкович и гр. Чернышов. После обеда я был на смотру полка кн. Вяземского, довольно плохо упражнявшегося. Я был вместе с гр. Вахмистером, братом Пушкиной. Этот молодой человек обладает странным характером, который может показаться фальшивым, если не узнать его хорошенько. Неуверенность в суждениях, легкость перехода от одних мнений к другим, совершенно противоположным, зависит у него не от лживости, а от слабости характера. Он был другом и сторонником Бемеров, а теперь нападает на них, благодаря влиянию своей сестры и ее мужа, которые окончательно им завладели. На его нападки, касающиеся исключительно отца, старика Бемера, я отвечал, что не могу с ними согласиться, так как считаю президента человеком хотя и не особенно любезным, но честным, твердым и надежным.

Среда, 4.— К брату.

Обедал у кн. Щербатова. Я думал, что будет репетиция, но ее не было; я, поэтому, соскучился, уехал, сделал один визит и отправился к Вельдену, английскому коммерсанту, где Бемеры должны были ужинать. Вечер прошел очень весело. У Вельденов две дочери, очень любезные, особенно одна, которую зовут Шамбреленой (Chambrelin), и о которой я тебе уже говорил несколько раз. Она пела по-итальянски, аккомпанируя себе на клавише, и проч. Шарлотту тоже просили петь, но у нее насморк и она отказалась, что мне было очень неприятно. После ужина, веселились еще более, играли в разные игры, много смеялись, даже целовались; Шамбрелена была в прекрасном расположении духа, и я, пожалуй, слишком уж был к ней внимателен в присутствии Шарлотты.

Четверг, 5.— К брату.

Сегодня у нас состоялась торжественная обедня в честь св. Людовика. Аббат Дефорж, очень ревниво относящийся к своим обязанностям, постарался сделать службу возможно великолепной, и успел в этом. Боюсь говорить об этом человеке, потому что не могу сказать про него ничего хорошего. Он лжив, интриган, мелочен, даже опасен. Мы не симпатизируем друг другу, как ты себе можешь представить, а это не поощряет моего благочестия. Кроме того, я узнал, какими проповедями угостил он актрису Дефуа, добрую и некрасивую женщину, которую исповедовал после родов. Довольно пошло было с его стороны разыгрывать Филинта с этой женщиной. Да его нельзя назвать и честным человеком; не люблю я этой смеси ханжества с самым грязным сластолюбием.

Ужинал у Бемеров, видел там гр. Нессельроде. Он мне рассказывал о бароне де-Бретейле, которого Шуазель называет последним христианским бароном; ходят слухи о назначении его военным министром. Нессельроде, впрочем, получил письмо из Парижа, в котором говорится, что Бретейль уже назначен посланником в Вену. Маркиз получил сведения от своего брата [117] Епископа в Шалове на-Марне. , который пишет, что падение Сен-Жермена неизбежно.

После ужина я имел маленький спор с Альбертиной по поводу братьев Визет, которым она покровительствует. Один из них не лишен образования, но считает себя очень умным, в чем ошибается. Другой, младший, менее педантичен и обладает более красивой, хотя лишенной выражения физиономией, но он ленив как азиат, бесцеремонен как султан и твердо убежден в своем величии. Вообще это два тупых фата дурного тона, которых я бы поместил: одного — в храм Фемиды, а другого — в какой-нибудь маленький провинциальный сераль. Я дурно сделал, высказав эти мои мнения Альбертине, но что делать! Увлекся.