Мари-Даниель де Корберон - Интимный дневник шевалье де Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II

Четверг, 15.— К брату.

Обедал у гр. Головиной; очень любезно упрекали в том, что редко бывал. Это, как я тебе говорил, очень хорошая семья, у них можно научиться добру. Была там Нелединская, мы много говорили, она по-прежнему относится ко мне дружески. Я спросил правда ли, что она не любит больше Барятинского и заявила ему об этом. Она отвечала, что правда, что она писала ему об этом девять месяцев тому назад, но что она все-таки дружески к нему расположена. Просили меня остаться ужинать, но я дал слово маркизу быть у Щербатовых, куда и приехал в 9 часов: ужин уже начался. Встав из-за стола, репетировали некоторые сцены из Glorieux ; я взял роль Геронта, которую ты так хорошо играл в Труассре [115] Замок его брата, маркиза де-Корберона, близ Бовэ. , и которую я играю также в труппе Спиридовой. Я предпочитаю играть у нее эту роль, вместо роли влюбленного, потому, что не хочу беспокоить Шарлотту, так как мне ее жаль, хотя мотив ее беспокойства и льстит самолюбию.

Пятница, 16.— К брату.

Актриса Дефуа, разрешившаяся мертвым ребенком, чувствует себя плохо; за нее боятся.

Пиктэ уезжает сегодня в Кронштадт, а оттуда во Францию. Полиция позаботилась о том, чтобы кредиторы его не беспокоили. Я с ним посылаю письмо к тебе, к де-Верженну, и проч. Уезжая, он мне оставляет нотату о податях в России. Желаю ему большего успеха, чем здесь, где он пользуется плохой славою.

У маркиза, сегодня вечером, собралось много народа к ужину: Голицины, Матюшкины и кн. Барятинская, которая пользуется вниманием мужчин и потому привлекает на себя ревность со стороны женщин. Говорят, что она очень высокомерна, презрительна и не отдает визитов; это не правда; ее просто хотят каким-нибудь образом опорочить.

Кн. Голицин много говорил мне о своей любви; ему не идет быть влюбленным, но он не может этого скрыть. Он уверяет, что Матюшкина неисправимо легкомысленна и недавно завела себе нового любовника. Это — Салтыков, адъютант ее величества. Я не верю, потому, что данный господин не обладает нужными для того качествами.

Гр. Брюль, ночевавший у меня, говорит, что Мальтиц ( Maltitz ) послал письмо Матюшкиной через кн. Хованского ( Kavanski ), адъютанта фельдмаршала Голицина. Письмо это открыли, и Матюшкина, чтобы оправдаться в его получении, сказала, что оно ей передано Брюлем, хотя сам Хованский сознался в передаче. Нелединская уверяет, что Голицин на ней женится, но я не думаю — он считает ее слишком ветреной; посмотрим, чем кончится эта комедия.

Вторник, 20.— К брату.

Никаких известий от тебя, мой друг, и никаких надежд от министра. Слухи насчет маркиза не подтверждаются; я попробовал зондировать его самого, но он ничего не говорит, да по-видимому ничего и не знает. Он думает, что де-Бретейль не упускает из виду места министра иностранных дел, и что де-Верженн рано или поздно слетит; я бы этого не желал.

Говорят об отставке м-м Ляфон, потому, что Императрица узнала о беспорядках в Монастыре от той молодой девушки, которую взяла к себе. Уверяют, что Бецкий тоже не прочен и уйдет, если только его не станут удерживать. Надеюсь, что Ляфонов прогонят, для блага учреждения. Говорят, что маменька порядочно нажилась на этом месте, уплачивая расходы по учреждению только раз в 18 месяцев и пользуясь за это время двенадцатью процентами с доходов, достигающих 150 000 в год. Ей очищалось, таким образом, тысяч восемнадцать ежегодно. А дочка, говорят, просто потаскушка ( coduine ); она родила в Монастыре, о чем знают и воспитанницы. Сестра ее умерла от искусственного выкидыша. Как видишь — вся семья не представляет собою ничего поучительного для юношества.

К обеду у нас собрались Рибасы, гр. Миних, Нолькены, и проч. Последний страшно ревнует свою жену; он постоянно держится рядом с нею и не любит, чтобы шутили на этот счет. Если так, то быть ему с рогами! Да и состояние-то его пошатнулось; двадцать тысяч рублей приданого еще не получены, а уже прожиты, остальные 3000 будут выданы только по рождении первого ребенка; между тем он, как говорят, нуждается, для этого, в помощнике.

Среда, 21.— К брату.

Слухи об отставке маркиза могут зависеть, мой друг, от англо-американской распри. Говорят, что русские берут сторону англичан и посылают им на помощь десять кораблей. Не знаю, насколько это верно, но здесь, тем не менее, постоянно разоружаются (on desarme).

Обедал у Спиридовой, где говорили о спектакле. Она предполагает сыграть le Glorieux и la Jeune Indienne в день имянин ее матери, 26-го. Мне поручено предложить старшей Бемер, Каролине, роль маркизы. Любезный и вкрадчивый Измайлов участвовать не будет. Князь Голицин займет его место.

Спиридова должна ехать поздравлять одну только что разрешившуюся от бремени даму. По здешним обычаям, она должна подарить родильнице букет. Я также собрался было исполнить этот обычай по отношению к жене Ивана Чернышова, но мне сказали, что молодые люди обоего пола от исполнения его избавлены. Надо быть родственником или другом дома, или по крайней мере, пожилым человеком, чтобы иметь право поднести букет и поцеловать родильницу, как обыкновенно делается.

После обеда, я ездил на дачу, к Головиным. Нелединская больна и лежит в постели. Боюсь, как бы она не отчаялась в своем положении, так как сестра ее умерла от такой же болезни, и ей имели неблагоразумие сказать это. Мы с ней много говорили и смеялись. Она находит, что я перестал быть англоманом и трунила надо мною по этому поводу. Перед ужином, когда мы остались одни, она много темных фраз наговорила обо мне, о Матюшкиной, о моих суждениях по поводу ее характера, о моем непостоянстве и проч. Я отвечал, что ничего не понимаю. «Не так давно вы понимали и были гораздо интереснее, — сказала она, — вы ведь уж больше не англоман? Ах, какой непонятливый!». Тут я вспомнил, что мы с ней толковали о чувствах, о любви, о дружбе, и поспешил перейти на вопрос о гр. Андрее, причем заметил, что, по моему мнению, непостоянство ее, как и Матюшкиной, зависит скорее от постоянной потребности в чувстве, чем от недостатка последнего; что весьма многие страдают таким непостоянством, и что я желаю ей скорейшего успокоения. Тогда лицо ее вдруг изменилось, глаза покраснели, она заплакала и сказала: «Вы меня заставляете молчать, ну, так я ничего больше не скажу!». — «Боже мой, — сказал я, — что вас так огорчило? Вы меня не поняли!». — «Да вы всегда меня огорчаете!». — «Может ли это быть! — воскликнул я, — может ли желать вас огорчить человек, искренне вас уважающий и ваш друг! Это ваша подозрительность перетолковывает мои слова в другую сторону; вы не хотите меня узнать, несправедливо меня судите». Ужин прервал этот разговор. Я пошел в столовую, а Нелединская ужинала в своей комнате. После ужина, я опять вошел к ней напустив на себя серьезность и сдержанность. Заметив это, она сказала: «Хотите взять мои цветы? Вы ведь их любите», — «Благодарю вас, отвечал, я, — куда ж я их дену? Они изомнутся в карете. Зачем вы, — продолжал я, — меня подозреваете в желании огорчить вас? Вы дурно обо мне судите и не правы». С этими словами я вышел и мы с Брюлем уехали. Поистине, мой друг, если бы мое сердце не было занято, если бы в нем не царствовала Шарлотта, то я думаю, что влюбился бы в эту молодую женщину. Она нежна, она печальна, она плачет, а всякое чувство быстро покоряет тех, которые с ним уже знакомы и его уважают.