Мари-Даниель де Корберон - Интимный дневник шевалье де Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II

Видел Зиновьеву, которая вернулась в город, но скоро рассчитывает уехать в деревню. Здоровье ее все-таки плохо и грудь слаба; нарыв, образовавшийся на груди, немножко облегчил ее страдания, но все же она меланхолично настроена. Мы много говорили о кн. Барятинской, которой она меня представила. У нее большие проекты на эту зиму — хочет образовать у себя комитет, в который и я, может быть, буду принят, по крайней мере, она меня об этом просила.

Обедал у Нелединской, которая ко мне по-прежнему хорошо относится. Меня очень смущает сомнение, в котором она находится по поводу моего образа мыслей на ее счет. Иногда она считает меня влюбленным в нее, а иногда ей кажется, что я только играю роль влюбленного — это выходит очень забавно. После обеда я ей прочел конец ( l'Homme sensible ), что ей доставило удовольствие. Мы говорили об англоманстве; она убеждена, что я не создан быть англичанином и что мой сплин зимою пройдет.

Говорят, что Нелединская, которая была прежде любовницей кн. Барятинского, откровенно заявила ему, что не любит его больше. Он, говорят, был от этого в отчаянии, но утешился с маленькой Клерофиль ( Clerophile ), которая больше ему подходит. Гр. Брюль думает, что желание Нелединской ехать во Францию объясняется привязанностью к Барятинскому, и что гр. Андрея она уже позабыла; а я думаю напротив, потому что она уже меня просила помирить ее с последним.

Вернувшись, я зашел пожелать доброй ночи маркизу. Он мне сообщил, что в Португалии начались волнения, что португальцы вторглись в испанские владения и произвели там резню.

Говорят, что на одном сеймике в Польше также произошел бунт; ранили русского офицера, командовавшего отрядом, а поляк, зачинщик бунта, был убит выстрелом из ружья. Перед смертью он просил прощения у офицера и сознался, что сам был виноват. Некоторые думают, что тут замешан Браницкий; он принадлежит к числу недовольных, так же, как Огинский.

Американские дела становятся интересными для всей Европы; как бы пожар не перекинулся из Нового Света в Старый.

Понедельник, 12.— К брату.

Все утро, мой друг, я употребил на писание писем. Обедал у маркиза. После обеда ждал одного русского моряка, который обещал представить меня м-ель Бонафини, итальянской певице, недавно приехавшей сюда. К ней мы и отправились. Нас встретила женщина высокого роста, около 23 лет от роду, довольно красивая, с очень хорошими глазами и превосходной косой. Она недурно говорит по-французски и разговаривать с нею довольно приятно, насколько об этом можно было судить во время визита, продолжавшегося четверть часа. Говорят, она очень талантлива. Затем я поехал ужинать к Бемерам. Застал там большую кампанию: м-м Вельден, Г. Г. Вельден и Визен и пр. Дочь м-м Вельден очень мила; она пела по-итальянски, а потом — по-французски, дуэт со мною. Шарлотта также пела, и, если не обращать внимания на произношение, лучше чем м-ель Вельден.

Вторник, 13.— К брату.

Я, мой друг, написал много писем, чтобы отправить их во Францию с Пиктэ, который едет на днях. Обедал у консула. Бильо подтверждает слухи об отставке маркиза и пр. Потом я поехал к Матюшкиным; молодая графиня передала мне утром, с лакеем, что меня примут, а между тем их не было дома. Поехал к Нолькену, а оттуда домой, где мне сказали, что маркиз ждет меня у Барятинской; потом и я поехал туда. По внешности, она мне понравилась: хорошенькая талия, красивое лицо, благородство, непринужденность и немножко претензии. Княгиня наговорила мне много любезностей по поводу моего драматического таланта, о чем ей рассказывали во Франции и пр. Были там Матюшкины, мать и дочь; последняя опять говорила мне об эпитафии. Мы много разговаривали, и смеялись над кн. Голициным, с которым она, по ее словам, вспоминала обо мне в деревне; я стал его расхваливать и это ее насмешило. Ты знаешь, мой друг, молодой князь влюблен в нее; желал бы, чтобы они поженились и говорят, что такой проект уже существует.

Говорил ли я тебе, мой друг, о приеме, оказанном Барятинскому Императрицею? Она ему, при первой встрече, сказала: «Ах, Боже мой! А я думала, князь, что вы пополнели [113] Emplume — тройной смысл: пополнели, обросли пухом, набили карман (Примеч. перев.). ! От вас так и пахнет Парижем, из которого вы приехали!»

Удивительно, что Екатерина II, которую так расхваливают в Европе, способна к такой мелочности. Париж ей покоя не дает; все, кто там побывал, ей не нравятся, и восторг, с которым к нему относятся, ее оскорбляет. Так же думает и кн. Орлов. Он нас не любит и недавно, на придворном обеде, доказывал, что смешно, в России, изучать французский язык и говорить на нем. А князь Щербатов, который мне это рассказывал, ответил ему, что нужно же любить свою кормилицу.

Среда, 14.— К брату.

Обедал на даче обер-шенка, Нарышкина, где, кроме меня, не было никого посторонних. Разговаривали о моей поездке к эскадре, что произвело впечатление и всем понравилось. Судя по слухам, я однакож думаю, что гр. Иван Чернышов недоволен этой поездкой. Кн. Лобкович желал также осмотреть флот, но он уж теперь в гавани.

После обеда я был у Вельденов. Застал там девиц Ковенок; они молоды, веселы и бойки. Молодая Вельден была очень любезна, мы с ней проговорили и просмеялись часа два; когда я стал прощаться, она велела мне передать поклон туда, куда я еду, то есть Бемерам — женщины первые замечают эти вещи, и редко ошибаются. Я действительно ехал к Бемерам, Шарлотты однакож не застал, она отправилась с Визенами гулять в Петергоф.

Читал речь Г. Формэ [114] Сын французского протестанта, бежавшего из Франции после отмены Нантского Эдикта; сначала — член, а потом — непременный секретарь Берлинской академии. , ( Formey ), произнесенную им в Берлинской академии, в присутствии великого князя и Румянцова. Это — сплетение общих мест, плоскостей и низостей. Говорят, что Формэ, в этот самый день, потерял сына, и король велел на сутки задержать похороны. Великий князь, однакоже, приказал передать оратору, что он может уделить академии лишь несколько минут, почему Формэ пришлось сократить свою речь, от чего она только выиграла. В конце ее он говорил о союзе дворов, прусского и русского, а также о дружбе соответствующих принцев, причем великий князь поцеловался с принцем Генрихом, и оба они поклялись в верности и незыблемости этой дружбы.

Уверяют, что прусский король, разговаривая с фельдмаршалом Румянцовым и генералом Лентулусом ( Lentulus ), сказал последнему, что Румянцов похож на него. Фельдмаршал заметил, что желал бы нравственно походить на человека столь достойного и оригинального. «О! на этот счет вам желать нечего — воскликнул король — вы сами оригинал».

Вечером у маркиза состоялся ужин с гостями: были м-м Остервальд и м-м Нолькен, что вышло не особенно весело. Но мы, в своем уголке, смеялись и рассказывали сказки.