Мари-Даниель де Корберон - Интимный дневник шевалье де Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II

Я говорил тебе, мой друг, об отставке Завадовского, получившего 5000 р. единовременно, 5000 р. пенсии, 4000 душ, серебряную посуду и 4000 р. на уплату долгов, а между тем этот идиот, говорит, рвет на себе волосы с досады — недоволен!

С другим бывшим фаворитом, Васильчиковым, также хорошо обошлись. Три недели тому назад, собирались ехать за границу, он откланялся Императрице, которая тотчас же написала Панину, чтобы он повидался с Васильчиковым и спросил, что тот желает получить от нее в знак дружбы, чин или орден? Васильчиков отвечал Панину, что поговорит с Императрицей лично, а она, при новом свидании, дала ему анненскую ленту и повысила на два чина сразу. Можно ли делать добро другим в более деликатной форме? Женщины вообще отличаются таким талантом, а Екатерина II — в особенности.

Сомневаюсь, чтобы ее сын и невестка унаследовали от нее этот редкий талант. Говорят, великий князь ужасно конфузился перед шведским королем, а жена его, не будучи особенно умной женщиной, постоянно вертится около высокого гостя и говорит ему пошлые фразы, в роде: как вы себя здесь чувствуете, граф? Не вредит ли вам здешний климат? и т. п.

Говорил ли я тебе, что у Императрицы пять новых адъютантов: Зарич, Левашов [156] Василий Васильевич. , Уваров, кн. Меньшиков [157] Сергей Александрович, внук сподвижника Петра I. и Энгельгард [158] Лев, племянник Потемкина. ?. Производить в адъютанта стоит не так дорого, как давать отставку фаворитам. Эти отставки, должно быть, не очень нравятся великому князю, который, говорят, всегда нуждается в деньгах, так как мать дает ему очень мало.

Воскресенье, 22.— К брату.

Наконец, сегодня в четыре часа, граф Готланд примет нас наверно. Это расстраивает мои планы: я собирался обедать и ужинать на даче, у Голициной, вместе со Львом Разумовским и Нессельроде. Обещал постараться. Гр. Лев поссорился с де-Шимэ и с Нелединской. Она наверное беременна, благодаря Репнину. Жаль мне эту бедную женщину, которая состоит на положении девицы, так как муж ее… плох. Что касается ее здоровья, то после родов она окончательно поправится или погибнет.

Обедал дома. После обеда прочел де-Шимэ печатное послание Лэнге (Linguet) к де-Верженну, очень зло написанное. Де-Шимэ скоро едет. Перед отъездом он обещал поговорить с Дефоржем о Сен-Поле. Но слабость маркиза меня положительно возмущает! Расскажу тебе еще одну скверную историю про него.

В числе нашей прислуги был некий Фенэн (Fenin), француз, служивший прежде садовником у Захара Чернышова. Приняв его тоже на должность садовника, маркиз требовал, чтобы он, в торжественные дни, наряду с другими служителями, надевал парадную ливрею. Сначала и вся его служба только в том состояла, но впоследствии, когда мы прогнали одного лакея, он исполнял обязанности последнего. Когда маркиз решил уволить и его, то Фенэн отказался возвратить ливрею, ссылаясь на то, что ему не уплачено за манжеты, букли и шелковые чулки, которые он завел, не имея в том надобности, так как был приглашен на должность садовника, а не лакея. Ливрею эту он даже передал полиции, как залог за неуплаченные ему деньги. А когда маркиз стал настойчиво ее требовать, то этот Фенэн явился к нему и представил письмо, наполненное самой оскорбительной бранью, упреками в скупости, мелочности и проч. Маркиз, конечно, разорвал это письмо и бросил его в лицо нахалу, приказав немедленно убираться вон. Фенэн прехладнокровно собрал кусочки письма, положил их в карман и пошел показывать всем желающим, так что я узнал эту историю от посторонних. Ливрею пришлось выкупить от полиции, заплатив 50 рублей. Таким образом, за свое скряжничество и мелочность маркиз заплатил, в данном случае, не только деньгами, но и грязной сценой, которая, к несчастью, стала всем известна. Вот что значит плохо поставить свой дом, нанимая, из-за дешевизны, плохих людей, которые только шпионят за хозяином и никакой привязанности к нему иметь не могут. Я не могу упрекать себя в индифферентизме, так как часто доказывал маркизу необходимость относиться к прислуге иначе. А к чему это послужило?

Ровно в четыре часа мы с маркизом были в Летнем дворце, у графа Готланда, вместе со многими другими, представлявшимися его величеству. Он отличается благородной и величественной внешностью. После представления мы осматривали дворец и прилегающие к нему цветники, которые нашли очаровательными, а затем вышли в Летний сад, в котором набралась большая толпа народа. Граф Вахмейстер, состоящий, в качестве камергера, при особе короля, сказал мне, что последний спрашивал у него вчера, в каком родстве я нахожусь с де-Верженном. А маркиз, по своему обыкновению, опять меня не представил. Увы! Он неисправим. Но я не могу обижаться его неловкостями по отношению ко мне, так как он неловок и во всем, что касается его самого.

Представление королю изменило мои планы на этот день. Вернувшись домой в 7 1/ 4часов, я успел только переодеться и поехал к Спиридовым, за 12 верст. У них там прехорошенький деревянный домик, с садиком и огородом, но к этой усадьбе принадлежит большое пространство земли, с которой они получают около 1000 р. дохода, тогда как, при покупке, вся она стоила 4000.

Спиридова говорит, что Орлов несомненно женат. Две дочери, которых он имеет, от Зиновьевой, теперь узаконены. Над Зиновьевой венец держал ее брат, а над Орловым — ординарец, простой солдат. Рассказ о собачке не верен. Спиридова, которая была в этот день дежурною, говорит, что Императрица давно знала, что эта собачка принадлежит Зиновьевой, а потому ничего об ней и не спрашивала. Она только рассказала Орлову свой сон, и спросила его, что он видел во сне, а Орлов отвечал: «Я видел, что я женился». Императрица сказала, что не ожидала такого ответа. Но верно ли все это, мой друг? Не могу ручаться, хотя и слышал от людей, близких к Императрице.

Говорят, что Олсуфьева бежала, два дня тому назад, со своим возлюбленным, камер-юнкером, кн. Голициным, взявшим заграничный отпуск. Они двоюродные между собою и потому не могут обвенчаться, но Голицин говорит, что женится, во что бы то ни стало, а это можно сделать только за границей.

Понедельник, 23.— К брату.

Трудно маркизу поправиться; его мучат последствия лихорадки: боли в желудке и общее недомогание, которое мешает выздоровлению. Здоровье де-Шимэ тоже не вполне восстановилось, но он все-таки решил уехать.

Был у графа Лясси, который принял меня очень хорошо. Говорили о де-Верженне, кредит которого, по словам графа, растет. Затем перешли к пяти новым адъютантам императрицы. Говорят, что их выбирал Потемкин, чтобы доставить удовольствие ее величеству. Вот трогательная заботливость!

Заезжал с визитом к Зиновьевой, брат которой тоже адъютант, но не застал их дома, а встретился с Леруа, который дал мне мемуар о финансах России, написанный кажется Бахманом, для графа Герца (Goertz) [159] Впоследствии заменивший Сольмса в Петербурге. .