Уолтер Айзексон - Бенджамин Франклин. Биография

В тот год мэр Филадельфии Уилсон Гуд предложил, возможно, в шутку, чтобы деньги Бена Франклина использовались на финансирование званого вечера с участием Бена Вереена и Ареты Франклин . Другие горожане уже более серьезно предлагали потратить их на развитие туризма, что вызвало общественное недовольство. В конце концов мэр назначил экспертный совет из ученых-историков, и штат разделил деньги в соответствии с общими рекомендациями. Среди получателей средств оказались Институт Франклина, многие общедоступные библиотеки и пожарные компании, а также группа, названная Филадельфийские академии, выдававшая стипендии участникам программ профессионального обучения в городских школах. Когда в 2001 году было объявлено о предоставлении таких стипендий, один колумнист из Philadelphia Inquirer указал, что разнообразие имен стипендиатов — среди которых были и такие, как Абимель Акаедева, Мухаммед Огуе, Зракпа Карподлех, Давид Кузяк, Педро Лопес и Рани Ли, — порадовало бы благотворителя. Он, безусловно, улыбнулся бы, узнав об использовании его средств во время ралли экспериментальных автомобилей «Тур де соль». Например, несколько получателей стипендий из одной бедной школы на западе Филадельфии использовали грант от покорителя небесного электричества на создание электромобиля, получившего по итогам соревнований премию под названием «Энергия мечты» [619].

Человечество делится на две категории, утверждал в 1868 году журнал Nation, — «естественных приверженцев» и «естественных противников» Бенджамина Франклина. Одна из причин такого разделения в том, что он, вопреки заявлениям некоторых комментаторов, не является воплощением американского характера. Напротив, воплощает лишь одну из его граней. Франклин представляет одну сторону национальной дихотомии, существовавшей еще с тех пор, когда он и Джонатан Эдвардс являли собой два полюса американской культуры [620].

На одной стороне были те, кто, подобно Эдвардсу и семейству Мэзер, верили в высшее предопределение и спасение только через Божью милость. Они отличались религиозным рвением, ощущением принадлежности к своему классу и социальной иерархии и предпочитали возвышенные ценности мирским. На другой стороне — Франклин и ему подобные, верившие в спасение через добросовестный труд. Религиозные воззрения их основывались на милосердии и толерантности, и они бесстрашно боролись с обстоятельствами и продвигались вверх по социальной лестнице.

Отсюда выросло много генетических противоположностей американского характера, и Франклин олицетворяет одну из них: приверженность прагматизму, а не романтизму, практичной благотворительности, а не абстрактным рассуждениям о нравственности. Он отдавал предпочтение религиозной терпимости, а не евангельской вере. Социальной мобильности, а не сохранению окостеневших элит. Добродетелям среднего класса, а не эфемерным возвышенным устремлениям.

На протяжении трех веков после рождения Франклина оценки его личности менялись. Это способствовало лучшему пониманию даже не его самого, а ценностей судивших о нем людей и их отношения к набирающему силу среднему классу. С грандиозной исторической сцены, наполненной многими гораздо более величественными и недоступными отцами-основателями, он взирал на каждое поколение со своей знаменитой полуулыбкой и откровенно говорил обо всем, что было важно на тот момент, приводя в ярость одних и увлекая других. Его образ, так сказать, отражал или преломлял установки каждой последующей эпохи.

В первые годы после его смерти, по мере того как враждебность его личных антагонистов ослабевала, почтение к нему росло. Даже Уильям Смит, воевавший с ним в легислатуре и в академии, произнес уважительную хвалебную речь во время поминальной службы в 1791 году, в которой он отбросил в сторону их «ненужные разногласия и споры» и сосредоточился на филантропической и научной деятельности Франклина. Когда позднее его дочь выразила сомнение в том, что он верил «в десятую часть того, что говорил о молниеотводе старого Бена», Смит искренне рассмеялся ей в ответ [621].

Другой антагонист Франклина, Джон Адамс, также немного смягчился. «Ничто в жизни не угнетало и не огорчало меня больше, чем необходимость, вынуждавшая так часто выступать его оппонентом», — такую мучительную переоценку сделал он в 1811 году. Его прежняя жесткая критика, объяснял он, являлась в определенном смысле свидетельством величия Франклина. «Будь он заурядным человеком, я никогда не стал бы брать на себя труд разоблачения его действий». Адамс даже представил недостаток религиозного чувства у Франклина, который иногда называл граничащим с атеизмом, в более благоприятном свете. «Все секты считали его, и, я полагаю, справедливо, приверженцем безграничной веротерпимости».

Временами, утверждал Адамс, Франклин был лицемером, плохим дипломатом и политиком, имеющим неверные ориентиры. Но в эссе Адамса содержалось также несколько ярчайших признаний высокой оценки личности Франклина, выделявшихся среди того, что написано о нем современниками:

Франклин был гениальным человеком, оригинальным, проницательным и изобретательным, способным делать открытия в науке в не меньшей степени, чем усовершенствования в изящных искусствах и технике. Он обладал бескрайним воображением. <���…> В нужный момент он умел быть остроумным. Когда находился в хорошем настроении, его чувство юмора было деликатным и приятным. Его сатира могла быть добродушной или едкой, как у Горация или Ювенала, как у Свифта или Рабле — по его усмотрению. Он талантливо владел приемами иронии, аллегории и выдумки, которые мог с необыкновенным мастерством использовать для пропаганды моральных и политических истин. Он был мастером проявления той детской простоты, которую французы называют naivite и которая никогда не перестает очаровывать [622].

К тому времени взгляды Франклина на центральную роль среднего класса в жизни Америки полностью восторжествовали, несмотря на стенания тех, кто видел в этом проявление тенденции к вульгаризации общества. «Усваивая элегантность аристократии и деятельность рабочего класса, люди среднего класса приобретали моральную власть над обществом», — писал историк Гордон Вуд. Так он описывал Америку начала 1800-х годов, но этими словами мог бы описывать и личность Франклина. Репутация Франклина стала еще выше, когда в 1817 году внук Темпл наконец-то издал его письма и дневники. Адамс написал Темплу, что этот сборник «заставил меня заново пережить время пребывания в Пасси», что могло бы быть неоднозначно истолковано теми, кто знал об их вражде в период дипломатической миссии во Франции, если бы не последующее уточнение: «Едва ли есть росчерк его пера, не заслуживающий того, чтобы быть сохраненным». Фрэнсис, лорд Джеффри, основатель Edinburgh Review, превозносил сочинения Франклина за «безыскусственную веселость», за попытку «склонить массы к добродетели» и прежде всего за сосредоточенность на гуманистических ценностях, сформулированных эпохой Просвещения. «Этот самоучка-американец, возможно, является самым рациональным из всех философов. Ни в одном из своих рассуждений он никогда не теряет здравый смысл» [623].