Уолтер Айзексон - Бенджамин Франклин. Биография

Однако в начале 1800-х годов на смену веку Просвещения пришла литературная эпоха, ценившая романтизм выше рациональности. Одновременно произошел и глубокий пересмотр отношения к Франклину, особенно среди тех, кто, как предполагалось, обладал повышенной чувствительностью. Романтики восхищались не разумом и интеллектом, но сильными эмоциями, субъективной восприимчивостью и воображением. Они превозносили героическое и мистическое, а не терпимость и рациональность. Их высокомерная критика принижала значение Франклина, Вольтера, Свифта и других мыслителей эпохи Просвещения [624].

Великий поэт-романтик Джон Китс был одним из многих, кто критиковал Франклина за его слабую художественную восприимчивость. Он был, как писал Китс брату в 1818 году, «полным смысла и прагматичных максим» и «не возвышенным человеком». Друг Китса и его первый издатель, поэт и редактор Лей Хант, с презрением отзывался о «низких сентенциях» Франклина и утверждал, что тот стоял «во главе тех, кто думает, будто человек живет хлебом единым». Он имел «мало страстей и был лишен воображения», продолжал обвинять Лей, и поощрял человечество «любить богатство», что лишено «высоких позывов» или «сердца и души». Кроме того, шотландский критик Томас Карлайл, влюбленный в романтический героизм, презрительно называл Франклина «отцом всех янки», что, возможно, не столь порочащее его обвинение, как полагал Карлайл [625].

Утонченный вкус американских трансценденталистов, таких как Торо и Эмерсон, страдавших, подобно поэтам-романтикам, аллергией на рационализм и материализм, также побуждал их считать Франклина слишком приземленным. Грубоватые обитатели лесной глуши, относящиеся к среднему классу, по-прежнему с благоговением относились к «Автобиографии» Франклина — это была одна из книг, которые Дэйви Крокет взял с собой в последнее путешествие в Аламо {84} , — но такой рафинированный отшельник, как Торо, не нашел для нее места, отправляясь на Уолденский пруд {85} . Действительно, первая глава Уолденского журнала {86} , посвященная экономике, содержит таблицы и диаграммы, тонко высмеивающие те, которые использовались Франклином. Эдгар Алан По в своем рассказе «Деловой человек» сходным образом подшучивал над Франклином и другими «методичными» людьми при описании возвышения и методов действий его антигероя с подходящим именем Питер Профит.

Имя Франклина упоминается в полуисторическом романе Германа Мелвилла «Израэль Поттер», написанном в 1855 году. В этом произведении он представлен как обладающий неглубоким умом любитель изрекать сентенции. Но Мелвилл, обращаясь к читателю напрямую, извинялся и указывал, что Франклин не был столь одномерной личностью, какой показан в книге. «Стремясь изобразить его здесь с меньшим благоговением, чем принято, рассказчик чувствует себя так, будто воспользовался шерстяными чулками мудреца вместо того, чтобы почтительно обращаться с его прославленной шапкой, которую он когда-то многозначительно надвигал на самые брови». Сам Мелвилл судил о Франклине как об очень многостороннем человеке со всеми вытекающими отсюда плюсами и минусами. «Тщательно анализировавший окружавший мир Франклин мог играть в нем любую роль». Он перечисляет десятки начинаний, в которых Франклин преуспел, и затем добавляет, выражая самую суть критической позиции романтиков: «Франклин был кем угодно, но только не поэтом» (сам Франклин с ним согласился бы. Он писал, что «одобряет занятие стихами тогда и сейчас с целью совершенствования владения языком, но не более того») [626].

Эмерсон дал сходную неоднозначную оценку. «Франклин был одним из наиболее здравомыслящих людей, когда-либо живших на свете, — писал он своей тетке, — и более полезным, нравственным и безупречным», чем Сократ. Но затем он сокрушался: «Франклин-человек является умеренным, безвредным и экономным гражданином, в нем нет ничего героического». В одном из произведений Натаниэля Готорна некий молодой человек жалуется, что все сентенции Франклина говорят «исключительно о том, как заработать деньги, или о том, как их сохранить». В ответ на это сам Готорн замечает, что в подобных высказываниях имеется определенный смысл, но они «учат людей выполнению лишь малой доли их обязанностей» [627].

С расцветом романтизма росло презрительное отношение тех, у кого определение «буржуазный» становилось ругательным словом, к горячо любимому Франклином городскому среднему классу и его «торгашеским» ценностям. Подобный снобизм проявляли самые разные группы: пролетарии и аристократы, радикально настроенные рабочие и праздные землевладельцы, марксисты и представители элиты, интеллектуалы и антиинтеллектуалы. Флобер утверждал, что ненависть к буржуазии «есть начало всех добродетелей», то есть провозглашал нечто диаметрально противоположное тому, что проповедовал Франклин [628].

Но более полное издание наследия Франклина способствовало восстановлению его репутации. После Гражданской войны рост промышленности и наступление Позолоченного века {87} подготовили почву для прославления его идей, и в течение трех следующих десятилетий он был самым популярным героем в истории Америки. Стали печататься большими тиражами многочисленные романы Горацио Элджера, в которых рассказывалось о добродетельных мальчиках, сумевших выкарабкаться из нищеты и разбогатеть. Слава Франклина росла также благодаря появлению типично американской философии прагматизма, провозглашавшей, буквально по Франклину, что истинность любого предположения — научного, морального, теологического или социального — определяется тем, насколько хорошо оно коррелирует с экспериментальными результатами и приносит практическую пользу.

Его литературный наследник Марк Твен, облачавший свой юмор в такие же домотканые одежды, жил в эпоху, прекрасно подходившую для дружелюбного подшучивания над Франклином, который «тратил свои таланты на придумывание сентенций и афоризмов, призванных причинить страдание всем представителям подрастающих поколений грядущих веков <���…>, мальчикам, которые в противном случае были бы счастливыми». Но Твен поневоле был поклонником Франклина, и еще бóльшими его поклонниками были выдающиеся капиталисты, воспринимавшие его сентенции как руководство к действию [629].

Промышленник Томас Меллон {88} , установивший статую Франклина в штаб-квартире своего банка, утверждал: Франклин вдохновил его оставить семейную ферму под Питтсбургом и заняться бизнесом. «Я считаю знакомство с „Автобиографией“ Франклина поворотным пунктом своей жизни, — писал он. — Передо мной возник Франклин, еще более бедный, чем я, который благодаря предприимчивости, бережливости и умеренности стал образованным и мудрым и достиг богатства и славы. <���…> Сентенции „Бедного Ричарда“ в точности соответствовали моим собственным чувствам. Я перечитывал эту книгу снова и снова и задавался вопросом, не могу ли стать похожим на него, используя те же самые способы». Эндрю Карнеги {89} испытал сходное воодушевление. История успеха Франклина не только служила ему ориентиром в бизнесе, но и вдохновила на активную филантропическую деятельность, в особенности на приверженность к созданию публичных библиотек [630].