Тьери Шеврие - Путешественник из провинции Бос

Прощальный банкет состоится в среду, 4 августа, в семь часов вечера в ресторане «Маргери» [49] Буссенар упомянет этот ресторан в романе «Из Парижа в Бразилию по суше» (Журнал путешествий. 1884. 16 марта. № 349). Двое его персонажей отведали здесь «дюжину перепелов, язык по-нормандски и молодую куропатку, сдобрив съеденное бутылочкой выдержанного “Бон-де-Оспис”», и все это было подано «Адриеном, славным парнем, восхищавшимся путешественниками и питавшим нездоровую страсть к длительным путешествиям». Еда была «как всегда отменна, а вино превосходно». Здесь умели жить! . Для гостей Буссенар придержал первые экземпляры своего нового романа, который должен поступить в продажу только в пятницу, 6 августа, в день его отплытия на пакетботе «Лафайетт».

В четверг, 5 августа, в двадцать часов сорок шесть минут Буссенар покидает Париж с Орлеанского вокзала. На следующий день в девять часов он в Сен-Назере, где садится на «Лафайетт», принадлежащий Трансатлантической компании. С ним его многочисленный багаж: походное имущество и одежда, ящики с провизией, оружие. Самые громоздкие тюки спускают в трюм. В каюте Буссенара, расположенной прямо над машинным отделением, жарко, как в тропиках, но она удобна, а кровать — превосходна. Тем лучше: ему предстоит провести на ней двадцать три ночи.

Это путешествие будет затем описано Буссенаром в путевых заметках, опубликованных в «Журнале путешествий» под названием «По Гвиане». Выходят они нерегулярно (очевидно, подчиняясь превратностям путешествия), начиная с 24 октября 1880 г. (№ 172) и по 12 июня 1881 г. (№ 205), а публикация романа «Гвианские робинзоны», который Буссенар писал во время путешествия, вообще растянулась на многие месяцы (роман начал печататься с 3 апреля 1881 г., № 195). В романе, среди прочих интересных подробностей, упоминается, что Буссенар торопился уехать из Парижа, где, как ему казалось, гибнет его писательский талант:

«Шляпы, колышущиеся платки, увлажнившиеся глаза, приглушенные всхлипывания, рвущиеся с губ провожающих. Я ощущал, что побледнел, побледнел до синевы; и тем не менее я был счастлив, о! безумно счастлив, что уезжаю наконец, после всех этих льстивых речей, в дорогое моему сердцу путешествие… И я желал любой ценой покинуть Париж — этот адский водоворот, который засасывает жертву, не позволяя ей умереть» (№ 172).

Предстоящее морское путешествие писателя подтверждается и в предыдущей главе, где упомянуто его первое плавание в Австралию в 1876 г.:

«В этих плаваниях всегда страдал мой желудок, вот почему я не люблю морские путешествия». […] Теперь на борту трансатлантических кораблей уже не проводят праздников в честь пересечения экватора. Впрочем, какая разница! Я знаю, что в тропиках мне станет лучше. А “шуточки” матросов и подвыпивших пассажиров меня не волнуют» (№ 173).

Кроме этого, известно, что в предыдущем году, когда Буссенар был в Ипоре, он отказался от морской прогулки в обществе очаровательной мадам П. как раз из боязни морской болезни (см. № 173) и что один его приятель, Анри Урслер (см. № 172), к сожалению, оставшийся неизвестным, весьма неравнодушный к комфорту и роскоши трансатлантических лайнеров, посвятил им целую статью в «Журнале путешествий» [50] «Путешествие по трансатлантическому пароходу» (Журнал путешествий. 1890. 23 марта. № 663). .

Буссенара никогда не покидало чувство юмора, специальный корреспондент из Гвианы не упускал случая порадовать читателей каким-нибудь каламбуром. Например, он попадает на остров Дезирад, рядом с Гваделупой:

«Земля эта угрюмая, почти полностью оголенная, насчитывающая всего несколько жителей. Как и чем они живут? Один или два раза в месяц к ним приплывает пароход с Большой земли, остальное же время они предаются созерцанию бескрайнего океана и своих безжизненных скал. У них даже есть мэр, месье Пен [51] Пен (от фр. pain) — хлеб. (Примеч. перев.) . Так что в “хлебе насущном” жители уж точно уверены».

В связи с разразившейся в Гваделупе эпидемией желтой лихорадки пассажирам было запрещено сходить на берег. Следующая остановка на Мартинике. Буссенар посещает Фор-де-Франс. Войдя в городскую церковь, он замечает справа белое мраморное надгробие, на котором золотыми буквами выбита помпезная эпитафия:

«Здесь покоится Фелиппо, бывший товарищ Наполеона по школе в Бриенне, человек, который не пустил французскую армию в Сен-Жан-Дакр, предатель, повернувший оружие против своей страны» [52] Непонятно, как надгробие памятника Фелиппо оказалось на Мартинике. Фелиппо, родившийся в Англе (Пуату) в один год с Наполеоном (1768), умер от чумы в Сен-Жан-Дакре в 1799 году, почти сразу же после успешного сопротивления своему бывшему сотоварищу. На Мартинике же он никогда не был. .

То, что Буссенар упомянул об этом в своих путевых заметках, свидетельствует о его крайнем патриотизме.

Вскоре пассажиры, плывущие в Кайенну, пересаживаются на «Сальвадор», зафрахтованный Трансатлантической компанией. Вот когда Буссенар пожалел о прекрасной кухне «Лафайетта»! Это суп? «Какое-то отвратительное пойло, едва теплое, вязкое, воняющее машинным маслом, с несколькими сухариками из прокисшего хлеба». Вареное мясо и курица не лучше, а десерт… Буссенар, разумеется, не утратил веру в Трансатлантическую компанию, но сомневается, что повар здесь умеет готовить «что-нибудь съедобное, кроме похлебки для животных».

Остановка на Сент-Лусии, следующая — Тринидад. Буссенар восхищен удивительной гармонией и аккуратностью английской колонии:

«Ах! Как все это не похоже на покосившиеся домишки Мартиники, где с ленивой медлительностью слоняются мулаты. С зажатой в зубах сигарой они, кажется, делают вам одолжение, соблаговолив избавиться от своего лежалого товара, несвежего и давно вышедшего из моды. Вынужден признать, что сравнение с английскими колониями ошеломляющее! Их процветание необыкновенно. Колонии же французские пребывают в упадке. Позднее я объясню, что имею в виду. Возможно, тогда я не покажусь вам таким жестоким. Но вопреки всему скажу сущую правду».

Эта правда, в самом деле, неприятно поразила читателей — современников Буссенара, потому что, по его мнению, все дело было в расах, населяющих колонии. У англичан это индусы-иммигранты, работающие с рвением, недоступным черному, в глазах которого читается расслабленность. Многочисленные индусы-кули поражают трудолюбием (по их представлениям, оно и составляет наивысшее счастье в жизни), а также любовью к разного рода побрякушкам, которые они навешивают на себя, — одним словом, элегантностью и красотой.

«Мужчины и женщины кули величественны. Маленькие ступни, маленькие кисти рук, тонкие запястья, мускулистые конечности, красивая кожа цвета бронзы, густые волосы, правильные черты лица — резкие и тем не менее приятные. […] Они приветствуют нас с тем же глубочайшим почтением, с каким поклоняются своему божеству. Прекрасная раса! И насколько она отлична от расы этих некрасивых людишек с приплюснутыми носами, гримасничающих и сосущих со сладострастием макак огромные стебли сахарного тростника. Чернокожий презирает кули, однако последний во всем его превосходит. Впрочем, белые хорошо это знают». Странно читать такое в конце XX в., но подобное высказывание в ту эпоху никого не шокировало, поэтому далекий от критики «Журнал путешествий» печатал статьи Буссенара без купюр.