Михаил Мелентьев - Мой час и мое время : Книга воспоминаний

Если этому письму суждено дойти до Вас, то ответьте мне сразу. Теперь навигация у нас не прекращается. Крепко Вас целую.

Ваш всегда помнящий, Сергей Коншин».

16 января (из дневника). Новый год я встречал в Москве, где проводил и свой месячный отпуск с половины декабря. Там я печатал на машинке у Н.В.Плетнер свои воспоминания. Работали мы каждый день по три часа. И вот как-то разговорились о Тару се, куда меня все время тянет Цветков. Оказалось, что в этой же квартире живет С.А.Станкевич, двоюродная сестра С.В.Герье, а последняя продает свой дом в Тарусе, где она жила вместе с артисткой Малого театра Н.А.Смирновой. У меня было настроение «кончать» с Владимиром. Переходить из «попов в дьяконы» и оставаться в больнице рядовым врачом я считал для себя и для дела неприемлемым. Оставаться дальше главным врачом я про сто не мог. Искать работу где-то в другом месте было не по годам, да и не к чему… А вот приобрести свой угол и обосноваться там уже до смерти у себя — это было и заманчиво, и почетно, и логически оправдываемо.

После знакомства со Станкевич и Герье выяснилось, что дом в Тарусе уже запродан. Я успокоился и отложил решение вопроса со Владимиром на неопределенное будущее. Прошла неделя, и я получил приглашение от С.В.Герье зайти к ней. Живет она в особняке покойного ее отца проф. В.И.Герье, оставленном советской властью за его семьей. Большой кабинет. Старинная обстановка. Большие портреты маслом В.И.Герье и его жены. Много книг и Софья Владимировна — породистая, высокого роста, с бледным тонким лицом. Порывистая и покойная. Простая и не простая в обращении. Уже очень не молода, но подтянута, держится прямо, улыбается молодо… Дом оказался не проданным. Хотят продать человеку «преемственной культуры»… Нужно переговорить с Н.А.Смирновой — она в больнице со сломанной ногой… «А вы, Софья Владимировна, будете за меня?» — спросил я, расставаясь. «Да, я свой голос отдаю Вам»…

29 января. Владимир. «Милая Анюшка! Сегодня уже две недели, как я здесь. А в памяти… расставание с Тобою. Маленькая (худенькая с тонкой шейкой) и… и-и-и, что скрывать, старенькая. И болит мое сердце от всего этого и от трудностей московской жизни для тебя.

Что я нашел здесь? Никто меня в мое отсутствие не предал, не оклеветал и ни в чем не обвинил. В первую же неделю я стряхнул с себя — главного врача. Новый главный врач — маленький, паршивого вида, как всегда это бывает, поднял симпатию к старому, ушедшему главному врачу. Но я держусь в стороне и четко выполняю свои обязанности заведующего отделением, т. е. то, что я делал и раньше. Но общая врачебная обстановка здесь создается "хорошей провинциальной склоки", причем врачебной — самой злостной из склок.

Очень огорчила меня смерть медицинской сестры Моторжиной. Ты, верно, помнишь ее? Такая заботливая и умная мать, наш парторг. Ее грузовая машина придавила к забору. Страшное это явление в нашей жизни — пьяный шофер… Ведь остались два мальчика совсем одни… Эта смерть и другие смерти, о которых не пишу, обострили у меня чувство непрочности нашей жизни, и я начинаю бояться, что мы так и прособираемся приблизить ее к природе и устроить ее независимо в своем углу.

Мне скучно здесь стало. Скучно не по себе, а вообще скучно. Скучно от людей, скука в людях, в страшное однообразие жизни (впрочем, она такая и в Москве), в сером фоне ее, в какой-то безнадежности личной и общественной. Думаю, такому "восприятию жизни" помогает нездоровье, до сих пор не могу выправиться от кашля, насморка, общего недомогания. Лечусь, как всегда, водою, горячим молоком и чтением в постели. Последняя поблажка особенно заставляет ценить мою болезнь.

Завтра уезжает Татьяна Васильевна. Я рад, что помог пережить ей трудные зимние месяцы. Интересный она человек, но и трудный человек. Должно быть, такое сочетание в природе вещей.

Напиши мне, какие вести из Дрездена от Ирины. Вот запомнился мне вечер ее отъезда из Владимира… Были августовские сумерки. Я пошел ее проводить на вокзал. Шли мы по Щемиловке, прежней улице семинаристов. Там есть маленький садик железнодорожников. Отцветали табаки. Мы посидели на скамье… Сердце ныло разлукой… Мы только что оставили уютную террасу, тебя, Константина Николаевича, Марианну… Гудели паровозные гудки, и впереди нас ждал вокзал, а затем Ирину — Германия и Дрезден…

Пиши, пожалуйста. Теперь, когда отменена цензура, письма пойдут скорее и, возможно, аккуратнее. Спасибо тебе, милая, за всю твою "московскую заботу" обо мне. Я чувствовал ее непрерывно. И эта лишняя нагрузка на тебя, несомненно, и утомила тебя, и шейку твою утончила.

Напиши о "тарусских делах". Не знаю, как я буду жить, если они провалятся. Миша».

30 января. Москва. «Родной! Вопрос о продаже дома нам разрешен положительно. Герье говорит, что дорожиться они не будут. Дело за нотариальным оформлением, которое нужно выполнить или в Тарусе, или в Калуге. Думаю, что тебе надо бросать Владимир теперь же. Володя (Саввич) побывал в Тарусе, ночевал в доме. Скорее в Тарусу! Я живу уже там. С деньгами как-то уладится. Аня.

Владимир в жизни сыграл свою роль, и теперь отпадает сам по себе. Надо скорее кончать с ним. Для меня это — дважды два четыре. Аня».

1 февраля. Алабино. «Уважаемый М. М. — 24 января умер Константин Георгиевич Славский. 27-го его похоронили. Тяжело весьма. Ольга Славская».

Ну, вот и свершилось. «Скучная комедия» кончилась. Ушел из жизни мудрец. Высокой души человек. Прекрасный врач и хирург.

Я всегда гордился дружбою Константина Георгиевича. Он был для меня мерилом меня самого. И это чувство не изменило мне ни разу за 23 года нашего знакомства. Тоска.

5 февраля. «Дорогой мой! Письмо мне твое не понравилось. Верно, ты очень не здоров. Это меня тревожит.

Владимир изжит. Мне это ясно, и надо "формировать" Тарусу. Надо, надо туда.

Из Дрездена приехало начальство Ирины и рассказало, что она здорова, бодра и много работает.

О том, что мне с тобою было хлопот больше, чем обычно — это неправда. Жизнь с тобою для меня праздник, и я тебе так благодарна за этот месяц, который ты был в Москве.

Ну, будь здоров. Береги себя. Давай, поживем еще немного. Аня».

8 февраля. Владимир. «Милая Анюшка! Комнату "твою" здесь я пока оставляю за собою. Кто знает, быть может, лето еще поживем здесь. Но о Тарусе надо помнить и надо делать все, чтобы переселиться в нее.

Я думаю вперед. Наступила старость, и при том не обеспеченная. Скоро цена нам будет маленькая, и нам заранее нужно подготовить свой угол, чтобы дожить и умереть в нем с достоинством. Вергилий говорит: "Блаженны владеющие — beati posidentes". И это нужно делать теперь, не затягивая и не откладывая, пока есть силы. Не знаю, понятно это тебе или нет? Ты оторвана от официальной службы и работы… Я не мнителен и веру в себя еще не потерял, но чувствую и знаю, что многое в службе для меня уже становится морально тяжким и неприемлемым… Словом, пора, пора отступать на заранее приготовленные позиции.