Михаил Мелентьев - Мой час и мое время : Книга воспоминаний

В ноябре умерла Александра Николаевна Ушакова, вдова академика Д.Н.Ушакова и близкий человек К.Н.Игумнова.

Я был на ее отпевании в такой памятной мне квартире. Посидел несколько минут в комнате Константина Николаевича. В ней еще остался ряд вещей, принадлежащих ему. Его бюст, его знаменитые часы. На камине его керамика.

Умер и Абрам Маркович Эфрос. Сосед по Вспольному переулку. Желанный гость в Алабино. Благожелательный и расположенный к добру человек. Хоронило Эфроса много народу, и это была справедливая дань крупному искусствоведу и хорошему человеку.

Наступил 1955 год.

В феврале мы отпраздновали золотую свадьбу брата Луки Михайловича и его жены Анастасии Петровны. Юбиляры сидели во главе стола старые, седые, но еще достаточно шустрые. Только сестры и я были свидетелями в 1905 году в Старом Осколе их свадьбы. Чего, чего только не вспомнилось в этот вечер.

Причудливо складывается жизнь человеческая. И по какому закону одним суждено уцелеть, другим погибнуть? Какая это рука одних щадит, других уничтожает? Это тайна жизни, которой никогда не разгадать.

Возвращались мы из гостей поздно. Живем мы друг от друга, недалеко, и решили подышать свежим воздухом и пройтись пешком. Ночь была не холодна, тиха. Мы были на радостном подъеме. И жизнь в эти минуты казалась легкой и веселей.

А на утро у Ани боли в ноге, высокая температура, и определился глубокий тромбофлебит.

Много тревожных и печальных дней пережили мы. Мне выпало быть, впрочем, медсестрой, сделкой. И видит Бог, с какою охотою и любовью нес я эти обязанности. Очень помог нам в эти дни болезни Иван Сергеевич Тургенев. Оставаясь одни целыми днями, мы перечитали все его романы и ряд повестей. Это было прекрасное лекарство.

В конце мая Аня уже смогла выехать в Тарусу.

Лето в этом году выпало сухое и жаркое. В саду у меня пышно, цвели розы. Было много ягод, вишен, спаржи, цветной капусты. Жили с нами: Н.П.Вревская, С.В.Герье и Г.И.Телепнева. Все или к семидесяти, или за семьдесят. Но это не мешало нам радостно воспринимать жизнь и с сожалением провожать каждый прожитый день.

Но если небо над нашим домом и садом было безоблачно, то вовсе не таким оно было в мире. Продолжающаяся холодная война грозила ежедневно обернуться войной настоящей. И этот страшный призрак то вырастал, то сникал, но не исчезал совершенно.

У Тютчева есть стихотворение в четыре строки «Последний катаклизм». Вот таким катаклизмом рисовалась нам грядущая беда:

Этим же летом приехал в Тарусу на четыре дня Сергей Николаевич Коншин. Это было событием и для него, да и для нас. — С 1932 года пробыл он на Колыме. Затем в каких-то глухих местах под Свердловском. И лишь последние два-три года живет в Петропавловске в Северном Казахстане. Я выезжал встретить его в Москву, и всем нам хотелось обласкать его и побаловать. Долгие годы лагерей и ссылки сказались на нем излишней робостью и внезапной задумчивостью и тревогой.

Очень ласково обошлась с ним С.В.Герье. Она даже села играть с ним в четыре руки сонаты Бетховена и послала потом в Петропавловск нужные ему ноты.

Аня вернулась в Москву в половине октября, а я, как всегда, остался на осенние работы в саду.

24 октября 1955 г. (из дневника). Встаю рано. Пишу письма. В полдень выхожу в сад и с небольшим перерывом на обед остаюсь в нем до глубоких сумерек. Погода стоит отличная. Вечерами прочитал «Золотую розу» Паустовского. Он мастер небольшого рассказа. Много путешествовал, много знает, много видел, и читать его всегда интересно. Сейчас на руках у меня «Жизнь Николая Лескова». Написана она его сыном Андреем — Дронушкою. Судьба книги очень сложна. Десятки лет ее не печатали, и только счастливый случай сберег ее нам. Я всю жизнь читал Лескова и всегда интересовался им лично. И книга эта полностью удовлетворяет этот интерес, но читается она не легко. Язык книги своеобразен и труден.

16 ноября. Ночью выпал снежок. Деревья покрыты инеем. Ни с чем не сравнимая естественная декорация. Отошли Октябрьские праздники. Марианна приехала ко мне на эти дни с компанией студентов-энергетиков в 21 человек. Было так — пляши, хата, пляши, печь, — хозяину негде лечь. Весело, шумно, молодо. Все физкультурники, закалены, не неженки. Просты в обращении, и что мне особенно отрадно отметить — никто из них не курил и не пил водки.

Возможно, что эта новая порода людей будет специалистами «узкого профиля», не будет иметь широкого общего развития… Не беда, лишь были бы здоровы и телом, и духом.

Гуляя в окрестностях Тарусы, студенты натолкнулись на целое поле неубранной кукурузы, уже сильно подмороженной. До сих пор колхозы не вырыли картофель. А осень стояла сухая, теплая. Ходит такая частушка:

Очень скудно с продуктами в Тарусе. И не то, что в этом году, а все годы. В магазинах кроме консервов и водки нет ничего. К «Октябрю» какая-то часть населения с боем получила по поллитра подсолнечного масла и по килограмму сахару. Белого хлеба нет и в помине.

Наступил 1956 год.

Двадцатого февраля отпраздновали восьмидесятилетие брата Луки Михайловича. Этот бывший крупный коммерсант, богач и по сие время не растерял своих даров ума и сердца. Он много читает и с большим разбором. Внимательно следит за жизнью в стране. Самостоятелен в своем мышлении и восприятии сущего. Не брюзжит. О, нет. Он давно пересмотрел установки прежней жизни, внимательно прочитал Ленина, считает себя его последователем и хочет только одного — большей честности в руководстве и труде.

На майские праздники приехали ко мне в Тарусу Толстые — Сергей Сергеевич с женою Верою Хрисанфовной. В Москве мы встречались неоднократно, и я бывал у них каждый свой приезд в Москву. Он — профессор английского языка в Институте международных отношений. Она — переводчица. Это очень милая и дружная пара. Религиозная, скромная, не совсем обычная в общем понимании этого слова. И обстановка их квартиры со старыми семейными портретами, старою мебелью, книжными шкафами и видами (маслом) Ясной Поляны — тоже выпадает из общего ряда. Сергей Сергеевич несколько восторжен и суетлив, скороговорчив. Вера Хрисанфовна — покойна. Нетороплива, и в ней наблюдается какая-то застарелая усталость. Надломленность.

Их записи у меня в тетради для посетителей отражают их очень ярко.

Сергей Сергеевич размашистым, порывистым почерком, написал:

«Чего хочет сердце человеческое? Оно хочет прежде всего тепла и ласки. Трудно представить себе большое тепло и большую ласку, чем, которые дает Михаил Михайлович.