Михаил Мелентьев - Мой час и мое время : Книга воспоминаний

3 июня. «Chere Madame! Вчера получил письмо от дочери Веры Михайловны Левашовой — Унковской. Получил я его на почте, распечатал и прочитал извещение о ее смери. Прочитал и тут же заплакал и проплакал всю дорогу до дому. Умерла Вера Михайловна в жестоких мучениях в институте Склифосовского. Я не так давно имел от нее оттуда письмо, написанное уже умирающим почерком и недописанное. Мне очень и очень ее жаль. Вы чуждо относились к ней, как "к моей поклоннице". А она была прекрасный человек и стойко и бодро переносила свои страдания. Страшно становится жить. Скоро весь мир будет состоять из людей, тебе чуждых и равнодушных. А она была своя, и сознание ее приверженности делало жизнь ласковей и теплее».

21 июня. «Chere Madame! Благодаря Вашей "болтливости" в письмах, я в курсе всех московских дел и настроений и не чувствую себя оторванным от них. А что же мы можем при нашей довольно оживленной переписке писать кроме мелочей нашего повседневного существования? А мелочи эти и создают ту "болтливость", о которой Вы упоминаете, так что Вы уж, пожалуйста, не меняйте Вашей манеры письма и пишите побольше и почаще. Погода продолжает стоять отвратительная, о купанье нечего и думать. Север остается севером. На этом грустном восклицании я закончу свое письмо».

7 июля. «Chere Madame! Наступила чудесная погода. Купаемся. Река неглубока. Дно песчаное. Течение быстро, и купаться очень приятно.

Не охотник я строить планы и загадывать вперед, а все же ловлю себя на одной мысли — поселиться в небольшом городишке в своем домишке, как это сделал сейчас брат Лука в Звенигороде. Сказывают, у них очень мило, только очень трудновато. Хочется своего угла, кусочка огорода, грядки с левкоями, хочется оседлой жизни и сознания, что вбитый гвоздь твой».

15 июля. «Chere Madame! Погода стоит тропическая. На солнце — до 52. Все черны. Черен и я. Вчера в санатории я устроил очень удачный концерт. Настоящая певица. Жорж у рояля, и — чудесное концертино. Вечер был тепл и тих. Мы слышали музыку с террасы. Никогда не думал, что концертино может быть так изысканно приятен. Чайковский и Шопен были на нем даны превосходно».

25 июля. «Получил сегодня Ваше письмо утром, а смог прочитать его только вечером. По этому судите, как я занят. Письма Ваши читаю, как хороший старый роман, и бываю огорчен, что продолжения надо ждать до следующего номера. Новость у меня такая, что меня малость обворовали. Ночи очень душны. Я между 3 и 5 часами утра открыл окно. Вор влез ко мне и оделся. Другого ничего не взял и меня не убил, хотя я спал головою к окну и он мог меня оглушить и спокойно все вынести из комнаты. Обездолил он меня не очень. Взял все, что я "нажил" здесь: костюм, ботинки, две рубашки и другие принадлежности туалета. Словом, "урка" оделся. Помогай ему Бог в новом виде».

21 июля. «Chere Madame! Получил сегодня Ваше "хандристое" письмо. Бывает так, что ничего сердцу не мило. И другое сегодня письмо — от доктора, дядюшки Володи из Ленинграда. Он извещает, что умер отец Володи. Дядюшка просит известить Володю и прислать от него доверенность на получение своей доли наследства. А я не знаю, где Володя. Он с отъезда не написал мне ни разу и не ответил на мои письма в Моршанск. Известие о смерти Александра Григорьевича тронуло меня* крылом смерти. Последнее, что я читал от него, — это его письмо Володе, полное раскаяния, грусти и тревоги о Володе. Да, голубчик, очередь за нами. Через 10 лет и могил наших нельзя будет найти. Ну, а пока что дни стоят изумительные. Солнце южное. Ирина и Вова из душной квартиры перебрались на сеновал. Старожилы, которые для того только и существуют, чтобы ничего не помнить и все путать, утверждают, что такого июля не было 40 лет. Таких теплых ночей мы не знали и под Москвой. Помните, какие сырые и холодные ночи были в Алабино? Кстати, недавно я получил письмо из Алабино от двух древних старух. Обе неграмотные, они ездили в Москву, чтобы там написать и оттуда направить мне письмо. Конечно, я им ответил, и конечно, от письма получил свою долю удовлетворения».

2 августа. «Chere Madame! Получил сегодня Ваше "письмо-роман". Жду продолжения. Пожалуйста, не задерживайте. Подписчик волнуется и горит нетерпением по отделу "вопросов и ответов". От Володи нет вестей, словно в воду канул. Написал во все пункты его общения, ко всем его друзьям, и не придумаю, что бы это значило.

Вас продолжает интересовать вор. Извольте. Когда он лез ко мне, он рассчитывал лишь на глубокий сон, спешил и был осторожен. Нужна ему была лишь одежда, чтобы изменить свой облик и бежать из лагеря. Вор не курил, иначе я тут же бы проснулся. Он очень удачно выбрал "воровской час" и остался в выигрыше, а я — в проигрыше. Так и всегда бывает в жизни — это ее закон».

6 августа. «Chere Madame! Стоит чудесный день, солнечный, яркий. Небольшой ветерок шепчется с верхушками сосен: озеро синеет, до самого горизонта. Вспоминается детство, летняя пора, воскресный день, безмятежное, безоблачное самочувствие от тишины, тепла и запаха цветов в саду. Сейчас утро. Сижу в кабинете в санатории. Распутал и разрешил ряд жалоб больных, часто смешных, часто нелепых, а нужно держать серьезный тон и прятать улыбку и жалость к "бедному, страдающему брату".

Вечер того же дня. Опять кабинет санатория. Прошел еще один день. Начало его Вы знаете, продолжение состояло в просмотре четырех газет. Серо, скучно, буднично. Затем пошли на озеро купаться. Дорога туда нудная и пыльная. Озеро плещется тихими волнами, дно песчаное. До глубокого места идти долго. Я люблю такое дно. На берегу полно молодежи. Все в купальных костюмах. И тут, на свету, на солнце, на воде познаешь, особенно познаешь, как ты стар. Потом обед вдвоем с Аней. Ирина и Вова угорели от свободы, водяной шири, солнца и к обеду не пришли. Ну, а после обеда в полутемной комнате час легкого сна. Утешает здесь очень театр. Он "очень вырос". Постановки его безупречны. Никогда М. Горе и не снилось такого театра. Что значит "3. К."».

12 августа. «Проходит лето. Уже раньше надвигаются сумерки, уже есть вечера. Только не видится в природе "желтого траура". Вечнозеленые сосны не дают его, и поэтому нет здесь нашей осени. И антоновских яблок нет. А какая же осень без антоновки?! У меня на столе астры, левкои, гвоздики и даже горшочки с фуксией, с мещанской фуксией. Я рад всякому растеньицу. Жду Вашего решения о времени Вашего приезда сюда. Мое мнение: или сейчас — на "бархатный сезон", или же зимою, когда ляжет снег и будет чистая зимняя панорама в нашем парке».

19 августа. «Chere Madame! Болею третий день, не работаю, ничего не ем. Вид как у мученика, от голода и боли в животе. Человек я немолодой, в животе и смерти Бог волен. А Вы все откладываете Ваш приезд. Вот возьму с досады и помру. Приезжайте, пока не поздно».

23 августа. «Chere Madame! Пожалел Вас и помирать раздумал, тем более, что впереди отпуск, возможна поездка в Москву или Ваш приезд сюда и мой отдых на диване с книжкою. Купите в Ленинграде по дороге несколько бутылок красного вина, а то здесь все "мадеры да портвейны". Да привезите рюмки, нельзя же пить вино из чашек».