Вадим Яловецкий - Хроники старого меломана

— Ну, мил человек, кем ты будешь? Какой масти?

— «Мужик», гражданин начальник.

— Это хорошо, значит, работать не отказываешься? Как жить думаешь, что умеешь?

— Отбывать срок буду без нарушений, хочу досрочно освободиться и вернуться к семье.

— «Досрочно», говоришь, это ещё заслужить надо! Так что умеешь, чем занимался на свободе?

— Последнее время работал официантом, а по первому образованию столяр. Учился в школе с художественным уклоном, умею рисовать, писать красками, чертить.

Хозяин обрадовано взглянул, обратился к старшему нарядчику:

— У нас кто-нибудь занимается оформлением зоны, стенгазетой?

— Пока нет, гражданин полковник.

— Вот и хорошо, — он повернулся к одному из отрядников в звании старшего лейтенанта, — Гаровников, бери к себе и проверь в деле. Если гражданин владеет ремеслом, определяй в хозблок. Осуждённый, сможешь по уму расписать лозунги, оформить витрину под стенгазету?

— Так точно, — по военному отрапортовал я, чуть не подпрыгнув от плохо скрываемой радости.

— Давай, братец, старайся. Иди и пригласи следующего.

Это совсем не начальственное «братец» и перспектива, как, когда-то в армии вновь стать «блатным», значительно подняли настроение, а с ней веру в человечество. Доказывать способность к художественному ремеслу пришлось недолго, и так всё понятно: стал бы я рисковать положением и «гнать фуфло» начальнику колонии в присутствии стольких свидетелей. Не Остап Бендер, всё-таки! В общем, определили в банно-прачечный комплекс и выделили крохотную комнату под мастерскую. Такой должности в штатном расписании учреждения, конечно-же, не было, потому официально я числился в бригаде, и получалось, что остальные за меня отрабатывали.

Началось с ремонта, я белил потолок, красил стены, сколачивал длинный стол, отмачивал в растворителе кисти, в общем, благоустраивал рабочее место. Приятное занятие, скажу я вам, после безделья в тюремных стенах. Краски, плакатные перья, бумагу закупала бухгалтерия, оставалось оправдать доверие и зачёркивать прошедшие дни. А их оставалось всего три тысячи восемьсот сорок пять.

Погружение в лагерную жизнь сильно напоминало подзабытые и уже далёкие армейские будни, регламентированные правилами внутреннего распорядка, а именно: хождение строем, ежедневные проверки, осмотр внешнего вида и прочие премудрости коллективного бытия. Вот только носок сапога зеки при прохождении на плацу не тянут и честь не отдают, нет у них пока этой чести. Формальности, к которым быстро привыкаешь, встраиваются в подкорку и жить не мешают. Просто надо три тысячи восемьсот сорок пять дней вставать в 6-00, делать обязательную зарядку, ходить на завтрак, обед, ужин, проверки, само собой, на работу и в 22–00 слышать по трансляции: «Граждане осуждённые, в учреждении объявляется отбой!».

Форносовские «посиделки» несли массу сюрпризов, а, особенно, в первое время. Начну с того, что все четыре подельника оказались вместе. Вообще-то, ведомственная инструкция предписывает разбрасывать осуждённых, проходящих по одному уголовному делу, в разные исправительные учреждения. Но вышло так. И людям, не испытывающим, мягко говоря, обоюдные симпатии, пришлось коротать срок вместе. Стерпелись и даже при необходимости общались.

Я ближе всех сошёлся с нашим талантливым фармацевтом — Алексеем Алексеевичем Химиченко. Если остальных торговцев «белой смертью» я хорошо знал, то с этим персонажем познакомился на месте. Слегка рассеянный человек от науки, прирождённый химик-практик, мне нравился. Постарше меня на десять лет, из другого социального слоя, из другой жизни, далёкой от моих приключений. За время наших долгих дискуссий я много узнал о химии, уж очень занимательно Алексей рассказывал о своём главном ремесле. С пафосом заверял, что ни в одном справочнике фенамин не упоминается, как наркотик, оттого легко согласился подработать и оказался в такой неприятной истории. Лёша со временем попал на должность парикмахера и пробыл там до отъезда на стройки народного хозяйства, что зовётся у зеков "химия". Забавно.

Остальные подельники также заняли хорошие должности: Шустер, по образованию дирижёр народных музыкальных коллективов, занял место в клубе, собрал хор, также организовал духовой оркестр. Грязнов, врач-терапевт, естественно, прописался в санчасти. Над нами подтрунивали мужики: мол, наркоторговцы по жизни блатные, всюду пристроятся…

Другой сюрприз — родительские дни! Казалось бы, совершенно не приемлемые за колючей проволокой встречи родных с заключёнными именно на территории колонии. В сопровождении контролёров и офицеров жидкая кучка испуганных гражданских ходила в отряды, столовую. Добропорядочные граждане осматривали помещения и общались с непутёвыми родственниками в зековских робах. Вскоре демократические десанты прекратились, видать, кто-то настучал. Доброго начальника заменили на исполнительного. И, как следствие, помимо строительства клуба и промышленной зоны, работящие люди стали делать разметку под «локалки» — мини-зоны, как дополнительные меры предосторожности перед двухэтажными зданиями отрядов.

Третье потрясение — торговля книгами. В учреждение приезжала книжная лавка. Доблестные книготорговцы в одночасье делали план по продажам. Издания были сплошь дорогие, в основном, — подарочные тяжёлые фолианты по живописи, архитектуре, графике и прикладному искусству. Красочные путеводители по музеям притягивали взгляд, просились в заскорузлые пальцы и манили той другой жизнью. Раскупалось всё, главный посыл к приобретению прятался в простой форме расчёта. Деньги просто списывались с лицевых счетов осуждённых, оттого были эфемерны и теряли всякую значимость. Малую часть книг удавалось передать родственникам на свободу, остальные становились закладом в азартных играх или затаскивались, а затем выбрасывались.

В то время работы было много, и дешёвые рабочие руки требовались повсеместно. Работающему осуждённому начислялось пятьдесят процентов от заработка, вторая половина — государству. Ну, это понятно: возвращался долг за кормёжку, ночлег, охрану, расходы на следствия, суд, отчисления по исполнительному листу и много чего ещё. Оттого власть не приветствовала отказчиков, иначе, «блатных». Когда приходил новый этап, изредка находился кто-то, заявлявший отказ от зоны: мол, работать не буду, порядки администрации не поддерживаю. На «красных» зонах, а форносовская колония создавалось именно такой, ворам и прочим несознательным было не место. Администрация спешила отправить «кадры», портившие отчётность, в другие места содержания.

Первоначально, недостроенная промзона могла обеспечить работой от силы человек триста-четыреста, примерно столько и насчитывалось за колючей проволокой. Но через год кирпичные стены обрели законченный вид. Привезли станки, оборудование и закипела жизнь. Основное производство состояло из сборки и пайки телевизионных плат. Мы собирали комплектующие для завода Козицкого, выпускавшего в то время весьма популярные телевизоры «Радуга». Часть помещений предназначалось для вспомогательных работ: слесарный цех, авторемонтный бокс, мастерские для пошива сумок и обуви. На промку для меня вход до поры был заказан, и все новости я узнавал от самих ребят из нашей бригады или если ЧП какое, то от начальства на ежедневных проверках.