Вадим Яловецкий - Хроники старого меломана

В тот же день меня доставили в спецотдел где-то на Садовой. Алексей Михайлович Грязнов знал много, накануне дал полный расклад по всей нашей деятельности. Оказывается, он видел и описал Шустера, а меня представил главным негодяем, который два года терроризировал его и жену, требуя реализовать фенамин. Следователь выложил мне откровения Грязнова и поставил перед выбором: первый вариант — моё чистосердечное признание, подписка до суда, который, естественно, учтёт раскаяние «заблудшей овечки» и, возможно, назначит условный срок. Второй вариант описывать не стану, догадаетесь сами. Я сдался быстро, без боя. Поведал всё, что творил на зыбкой ниве наркоторговли, не забыв вывести на чистую воду врача-оборотня. Подписал протокол, меня отпустили, взяв подписку о невыезде. Явку на очередной допрос назначили после праздников.

Оглушённый случившимся, я возвращался домой. Такси переехало через новый, только что открытый, Кантемировский мост. Может, и, вправду, условный? Эх, дурак! Чего не жилось спокойно, занимался бы своими пластинками да приторговывал потихоньку шмотками…

Пока шло следствие, драма выглядела как-то абстрактно. Не то, чтобы всё хорошо, но, с другой стороны, я на свободе, мотаюсь на «Галёру», посещаю Пост Ковалёво, ем и пью в своё удовольствие, а нечастые вызовы к следователю — чуть-ли не приятельские посиделки. После смерти генсека Брежнева появилась надежда на благополучный исход. Знакомые хлопали меня по плечу: жди амнистии, твоё дело пустяковое. Время шло, и подавленность, усиленная неопределённостью ближайшего будущего, выматывала вконец. Постоянное похмелье усиливало нервозное состояние. Однажды меня посетила идея кинуться в бега. Но, взвесив все за и против, я отмёл авантюру: не по моему характеру прятаться и постоянно бояться быть пойманным. В конце концов смирился: будь, что будет! За содеянное надо держать ответ. Весной наше дело забрал Большой дом, вёл его уже старший следователь 3-го отдела, подполковник милиции Иванов. Опытного зека такой оборот бы насторожил, но я, естественно, не придал переменам значения.

В середине апреля начался суд. Слегка необычно смотреть на собственный процесс не со скамьи подсудимых, а со стороны. Как будто это не меня судят, а кого-то другого, и моя скромная особа здесь случайно, из любопытства. Дело оказалось не слишком большим, всего три тома. Семь обвиняемых: четверо в СИЗО, остальные пока на свободе. От адвоката я отказался, во-первых, жалко денег, а во-вторых, по-наивности казалось всё и так ясно, зачем мне защитник.

Я видел в перерывах, как вечно поддатый председатель суда, народный судья В. И. Бухалов (фамилия говорящая, правда?), возвращался из комнаты отдыха вновь помолодевшим, а потом начинал засыпать на заседаниях, — рутина! Но уголовное дело № 1-528 потихоньку двигалось к финалу.

Я курил на лестничной площадке суда, когда ко мне подрулил благообразный пожилой мужчина.

— Здравствуйте, Вадим Викторович. Позвольте представиться: Дубниченко Илья Львович, адвокат. Я защищаю вашего приятеля Шустера. И вот о чём мне бы хотелось с вами поговорить.

И он обстоятельно стал доказывать мне, как я был неправ, отказавшись от защиты. Что это только навредит в судебных слушаниях и прениях сторон. И что лишних расходов никаких не надо, поскольку он уже ведёт Шустера. И ему меня жалко, оттого он искренне хочет мне помочь. И, ведь, убедил, краснобай! Зря что-ли свой хлеб ест? Я согласился.

Спустя несколько лет Дубниченко пообещал реальную помощь из Москвы и попросил у моей жены немалую сумму, которую та собирала на кооперативную квартиру со своей зарплаты. Деньги ушли в песок, а юрист лишь развёл руками. Я вспомнил тот разговор на заплёванной лестнице и пожалел, что повёлся на уговоры адвоката. Умудрённый опытом защитник, скорее всего, искренне хотел мне помочь, но тогда ни он, ни я не знали, что процессу был придан особый статус. Указание шло из Москвы в свете усиления борьбы с криминалом, затеянной генсеком Андроповым. Вот отчего уголовное дело было истребовано из района и передано на Литейный. Человек, который спустя много лет поведал мне эти подробности, добавил, что старший следователь получил очередную звёздочку, а сотрудники центрального аппарата, приложившие руку к блестяще проведённому расследованию, денежные премии.

Дело неизбежно двигалось к финалу. Наконец, все присутствующие в зале суда услышали точку зрения государственного обвинителя. Гневную речь клеймившего нашу преступную группировку я почти не воспринимал, ждал, сколько попросит прокурор. И он, сука, потребовал одиннадцать лет!

Клац! В голове щёлкнуло реле самосохранения: как же так? Все ждали 226-ю статью УК — сбыт сильнодействующих веществ, до 3-х лет лишения свободы. Но когда прокурорский чин подвёл нас под 224-ю, а здесь уже сроки от 6-ти до 15-ти, повеяло холодом. Следак, а потом и адвокат сладко пели, что с подписки можно получить «ниже низшего предела». И, вообще, кто сказал, что «фенамин — наркотик»? Следствие ссылалось на закрытые ведомственные документы, где все прописано в специальном перечне. Естественно, никто не собирался это подтверждать! Всё понимаю: виноват — надо ответить! Но почему такой запредельно большой срок? За те девяносто два с половиной грамма фенамина, что выдал Грязнов? Или за мифические кило триста шестьдесят три, что навешали на меня лишь со слов свидетелей (ни один из них срок не получил)? Ладно, проехали. Я вновь испытал боль от ощущения несправедливости и горько пожалел о чистосердечном признании, и что вовремя не «сделал ноги». А тогда была пустота и слабая надежда, если прокурор просит один срок, то, обычно, всегда дают меньше.

Я позвонил тётушке и попрощался с ней. До суда я умалчивал криминальную историю, до последнего момента рассчитывая на послабления. И тут я скороговоркой выпалил жуткую перспективу своей жизни на ближайшие годы. Затем извинялся и обещал обо всём написать. На том конце провода растерянная пожилая женщина ничего не понимала и без конца переспрашивала у меня, что случилось. А я уже не мог говорить, в горле стоял ком…

Копию обвинительного заключения мне вручили в конце апреля, а приговор зачитали 21 июня 1983 года. В семь часов вечера прозвучали отлитые из свинца страшные цифры — одиннадцать лет колонии усиленного режима с конфискацией имущества! Спасибо, самый гуманный Смольнинский народный суд города Ленинграда! Остальным участникам тоже отвесили немало. Грязнову, который всё это затеял, — девять, Шустеру — одиннадцать, Касман — шесть (к ней суд проявил снисхождение из-за маленького ребёнка), талантливому химику-практику тоже шесть, а жене Шустера — условный срок. В мгновенье ока я из подсудимого превратился в осуждённого и, уже в новом статусе, растерянно озирался, сжимая в руках баул с вещами…