Вадим Яловецкий - Хроники старого меломана

Из пустоты материализовался, неприметный доселе, конвой и вежливо попросил проследовать по назначению. Меня и подельницу Касман посадили в милицейский газик и доставили в отделение. Три дня нас держали в районном ИВС, затем перевезли в учреждение ИЗ-45/1, более известное в народе, как «Кресты». Знаменитая на всю Россию тюрьма встречала своих новых обитателей безразличием и специфическим запахом, устоявшимся за более чем девяностолетнюю историю своего существования. Вновь прибывших зеков пропустили через бездушный конвейер шмона. Хорошо помню, как снял с запястья свои часы, которые снова надел лишь спустя много лет. Затем отстойник, где новички ожидали распределения по камерам. Жуткое место, я вам доложу! Никогда раньше не встречал такого количества клопов. Кровососы жили в так называемой «шубе», рельефной штукатурке, покрывавшей всю поверхность помещения. Клопы лезли отовсюду и даже пикировали с потолка. Правда, потом был душ, обработанное прожаркой постельное белье и, наконец, сложный маршрут по гулким лестницам и переходам «Крестов» к месту временного обитания.

Я начал свой тюремный срок в одной из камер (говорили, что их ровно тысяча) «осуждёнки», так называли второй корпус в форме креста. В «хате» (камере), размером восемь квадратов, рассчитанных на шесть персон, находилось почему-то аж двенадцать человек. Мне ещё повезло, гораздо позже узнал, что в середине девяностых «Кресты» были забиты под завязку до двадцати человек в каждой «хате». Все обитатели первоходки, поэтому всяких «прописок» с избиениями, развода по «мастям» и прочих страшилок не было. Правила простые: все «дачки» (продуктовые посылки) складываются в общий котёл. Если вновь прибывший «опущенный», следовало обозначиться и жить отдельно, у параши. Курево у каждого своё, просить не принято, но клянчили постоянно. Я терпел попрошаек пару недель, а затем отдал свой «Беломор» в «общак» и объявил, что бросаю курить. И, ведь, не курил весь срок!

Из немногих развлечений — книги тюремной библиотеки, на отдельных экземплярах стояли довоенные штампы. Также самодельные карты «стиры» или шахматы, изготовленные из хлеба. Все образцы тюремного творчества под запретом, при очередном шмоне они изымались, но потом появлялись вновь. Самое большое богатство после сигарет чай. Варили его примитивным способом, жгли под кружкой кусок одеяла. А чтобы меньше воняло держали огонь у забранного решёткой окошка.

Каждый день выводили на часовые прогулки в тюремные дворики по форме секторов. Главные радости — завтрак, обед и ужин. Питаться приходилось ложкой с обрезанной ручкой, что не очень удобно, а других приборов не выдавали. Тюремная прислуга, «шныри», заводили в камеры электрический кабель и давали электробритвы (никаких ручных бритвенных станков и других приспособлений). Обычно, в тот же день, — баня и смена белья. В редких случаях выхода за пределы камеры, я с интересом разглядывал старинные лестницы и стены мрачного заведения. Главное, это особый запах, я его помню до сих пор. Раскормленные лица контролёров, иначе, «дубаков» или «цириков», приходилось видеть гораздо чаще. Кроме основных обязанностей надзиратели решали собственные коммерческие интересы. По ночам они предлагали за деньги курево, чай, продукты с воли, а за очень большие — алкоголь и наркоту. Но это под большим секретом и только проверенным, хотя про махинации знали все, от сторожевого бобика до начальника изолятора.

Однажды нарисовался адвокат Дубниченко. После дежурных вопросов: как, типа, живётся, сожалений о излишне суровом приговоре, я написал под его диктовку кассационную жалобу. Больше я адвоката не видел. Кассация пошла гулять по инстанциям, мне оставалось только ждать.

В «хате» шли нескончаемые разговоры о своих и чужих грехах, бабах, жратве и других сложностях бытия в огромном каменном общежитии ленинградских «Крестов». Однажды я стал рассказывать сокамерникам содержание французского фильма «Искатели приключений» с Аленом Делоном в главной роли. Мужикам понравилось, пришлось чуть ли не каждый вечер баловать их разными историями. Позже я узнал, что подобные рассказчики имеются во всех тюрьмах и существовали с незапамятных времён. На блатном языке такой способ развлекать публику называется «тискать рОманы», с ударением на первом слоге.

В свою очередь соседи учили меня делать татуировки, рисовать я умел, а с этим ремеслом был знаком только по книгам. В замкнутых стенах набор для нанесения наколок прост: сажа от кусочка резины, разведённая в моче; две или три иголки, особо связанных между собой. На бумаге таким инструментом не потренируешься, пришлось испытать на собственной руке. Забегая вперёд скажу, что полученный опыт не понадобился, нашлись специалисты покруче, а вот рисовать эскизы наколок приходилось. Собственные безобразия на руке и пальцах я удалил, как только освободился.

В сентябре вызвали на этап. В автозаке провезли буквально несколько сотен метров до Финляндского вокзала, там я впервые попал в другое средство для перевозки спецконтингента — «столыпинский вагон». Старший конвоя, принимавший нас, зачитал обязанности осуждённых, и началась погрузка.

Лёжа на полке трясущегося вагона, я перебирал в памяти последние восемь месяцев на свободе и вспоминал, как пристрастился ходить на «Катран». Место для подпольных сборищ любителей азартных игр располагалось на первом этаже напротив Некрасовского (Мальцевского) рынка. Это была огромная комната в коммуналке у замученного безденежьем и алкогольной зависимостью хозяина лет тридцати. Мы собирались своей компанией и впрягались на всю ночь в карточную карусель. Игра называлась «три листика» (более распространённое название «сека»). Если главная цель собравшихся была пощекотать нервы и заработать по возможности, то у меня к этим порокам примешивалось желание забыться, отвлечься от дамоклова меча правосудия. Мы платили хозяину по три рубля с носа, а победитель мог от себя добавить премию. Незадолго до моего суда на «Катране» появился новый игрок. Определённо, непростой. Вскоре выяснилось: это профессиональный катала. Но психология игрока такова, что, даже зная о подвохе, он бросается в бой и остаётся без денег! Ловкача пытались подловить, но безуспешно.

Никто не знал, куда мы едем и зачем, лишь в дороге кто-то из солдатиков поделился: путь держим на Выборг. От Питера до этого административного центра около ста тридцати километров километров, но наш спецвагон добирался туда почти сутки. То к одному составу прицепят, то к другому. Конвой раздал сухой паёк: хлеб да консервы, а воду разливали из чайника в подставленные кружки. Смысл подобных перебросок состоял в том, чтобы отделить осуждённых, подавших кассационные жалобы. Видать, были на то инструкции: ждать рассмотрения в городском суде приходиться по нескольку месяцев, вот пусть зеки и коротают время в тихом Выборге.